Постель и все остальное - Эллина Наумова

Мимические мышцы Арсения за этот день привыкли выражать удивление, да и голосовые связки тоже.

– Разве? Вы серьезно? А я думал, Бог милостив. Кстати, вы же сами неплохую идею выдвинули! Отправляйтесь к священнику. Начинайте всей семьей замаливать грехи Татьян. А лучше семью оставьте в покое, пусть хранит ее хотя бы еще в одном поколении гениальная выдумка первой Татьяны. Замаливайте сами, как посвященная, как избранная. Слабо?

Татьяна:

– Ой, я как-то не хочу к батюшке. Вы представьте только, они на исповеди молчали два столетия, тяжелейший грех на душу брали. А теперь я, такая далекая от церкви, пойду и заложу их? А вдруг их проклянут? Или что там могут сделать? Бабушка ведь сказала: «Поклянись, что не предашь». Прабабушка писала, что Бог все видит, слышит, знает. И если не остановил никого из них, значит, все богоугодно. В общем, вы видите, они себе оправдания находили легко. Да я не столько их обвиняю, сколько не хочу участвовать в обмане, втягивать своих детей и внуков.

Арсений:

– А чего вы от меня добиваетесь? Я еще раз попробую, но, если снова не угожу, не обессудьте. Когда ваши родственники собираются жениться или замуж, они избранников предупреждают об особенностях семьи? Или ставят перед фактом после бракосочетания? Прошу вас, не надо подробностей. Если «до того», то невесты и женихи со стороны добровольно принимают правила игры. Более того, рассчитывают что-то иметь с чужого избранничества. Если «после того», в критической ситуации перед разводом, то все-таки какой-то страх оказывается сильнее новой любви. Тогда это и не любовь. Вы все соучастники, господа. Лично мне нравится ваше стремление не врать. Но сама история – всего лишь оригинальный частный случай. Не слишком ли большое значение вы этому придаете? Ну, откроете истину, ну, разочаруете, ну, отреагируют ваши родные нервно. Выдержите, и не такое люди ради правды терпели. Дальше… Сознание большинства отстает от уровня развития науки и техники лет на триста, поэтому, думаю, у Татьян – хранительниц устоев есть будущее. С другой стороны, попадется один либо продвинутый, либо смелый, либо влюбившийся до одури. И сорвется с брачного крючка вашей сестры, дочки, племянницы, тетки. Тогда именно вас заподозрят в тайных пороках, в несоответствии высокому званию Татьяны. Вам в целях самооправдания придется обнародовать «отчеты». Опять глубокое разочарование плюс обвинение во лжи. Скандал в святом семействе неминуем.

– Издеваетесь, – не то спрашивает, не то утверждает Татьяна.

Арсений:

– Все это так абсурдно, что был бы не прочь. Но не получается. Я отлично понимаю, как вам противно лгать. Послушайте, любое мистическое избранничество – это на четверть стечение обстоятельств и на три четверти самовнушение. Если вы не возьмете себя в руки и не заставите поверить, что за два века на самом деле в роду выделилась ветвь хранительниц, вы кончите в сумасшедшем доме. Обратили же внимание, что невинный обман искупается все большей строгостью Татьян к себе. А вдруг вы прервете некое настоящее таинство?

Татьяна упирается намертво:

– Ничего нельзя построить на лжи.

Арсений:

– Историю почитайте, вокруг оглядитесь. Все ложь. Просто есть те, кто верит, будто она – правда. А есть те, кто называет вещи своими именами. Я призываю вас соответствовать первой Татиане. Она кашу заварила из лучших побуждений. Вы желаете из тех же побуждений вылить варево в унитаз. Так сделайте это изящно, красиво, ловко. Чтобы вас еще и поблагодарили.

Выкрик Татьяны «То есть опять лгать!» пугает Арсения. Он устало пытается закруглиться:

– Когда-нибудь жизнь заставит вас изолгаться вконец ради спасения собственной шкуры и шкур любимых людей. Когда-нибудь вы перестанете замечать, что лжете в малом, только бы не лгать в большом. Тогда вспомните сегодняшнее утро. Вас никто не торопит с решением, насколько я понимаю. Так не порите горячку. Прекратите истерику. Намекните для начала маме.

Понурившись, Татьяна выдыхает:

– Они с папой все время ругаются, у нее инфаркт будет, если я последнюю надежду разрушу. Гадко мир устроен. Спасибо вам за все. Пойду я.

Она поднимается и уверенно направляется в холл. Берет с тумбочки сумку, идет к выходу. Он уже распахнул дверь и с трудом сдерживает радостную улыбку.

Татьяна:

– Не поминайте лихом.

Арсений:

– Все наладится. Только не унывайте. Смена поколений штука болезненная. Институт семьи разрушается с тех пор, как женщин признали людьми. Но ведь не разрушился еще. Вдруг ваше семейство поднимается на какой-то более высокий нравственный уровень? А что? Не первый век живете по заповеди «не разводись» благодаря маленькой женской хитрости.

Татьяна, опустив голову, выходит на лестничную площадку. Арсений быстро захлопывает дверь. Оба поворачиваются и прижимаются к двери спинами.

Татьяна (усмешливо, жестко):

– Не поддался на провокацию. Не задал себе вопрос, почему я, такая молодая, умная и красивая, решила поплакаться именно ему. Когда люди советуются, они либо завуалированно просят денег, либо пытаются заинтересовать собой. Я о деньгах не заикалась. Я подумала, что, если он не оценил моей физической прелести, может, на моральную красоту западет. А нужна она счастливчикам его типа? Он наверняка уже ищет в компьютере фирмы, занимающиеся остеклением. Чтобы впредь ни одна тварь на его балконе от гибели не спаслась. Ничем эгоиста не проймешь. Ну и пусть.

Арсений (печально):

– Эффект попутчика! Он предполагает, что тому, кому вы плачетесь, на вас плевать. Вы – просто дорожное развлечение, материал для сравнения, и о вас забудут сразу по выходе из вагона. Забыть ее, забыть, забыть. Не думать о ее проблемах. Не думать о ее сумасшедших прабабках. Но как забудешь, если она умудрилась разбередить душу вечным – жалко, а помочь нечем. Лучше бы денег попросила, лучше бы денег…

Тревожно-любопытные взгляды новоявленных подчиненных не способствовали мозговой деятельности. И воспоминание настигло Арсения уже дома, когда реальность безликого пока личного кабинета осталась в современном офисном здании на расстоянии десятка забитых машинами вечерних улиц. Они давно перестали казаться нарядными в свете фонарей, в обрамлении разномастных витрин и реклам, которые на самом деле так однообразны. Пропала нахальная веселая уверенность места, дескать, я – лучшее, а кто меня не оценил, тот недоумок. И лезло с каждого дурно оформленного и подсвеченного сантиметра: здесь не хуже, чем у соседей, вы же умные люди, сами понимаете.

То, что творилось с городом, раздражало. Закрывший небо высотно-стеклянно-тонированным новоделом, он представлялся не вечно молодым, не моложавым, а тщетно молодящимся. Но героизм, с которым эта жертва пластических хирургов от архитектуры и санитаров от бизнеса силилась приучить жителей к себе любому, вызывал уважение. Арсений научился не вносить досаду на бестолковый мегаполис в свою квартиру площадью сто пятьдесят квадратных метров. Если надо было порыться в памяти, он легко расслаблялся на удобном диване безо всякой йоги и смотрел нужный «фильм». Последний сеанс оставил два чувства – давешнего страха и нынешнего удивления. Ведь тогда, семь лет назад, он боялся Татьяны. Еще сглазит, какую-нибудь порчу напустит. Храбрился, но куда денешься от ужаса перед тупой энергетической машиной под названием ведьма. А когда понял, что экстравагантные бабки нервной девушки – шарлатанки, обрадовался. Драма обернулась анекдотом. Был же у него друг с великим именем Александр, который пускал слезу, услышав про неуловимого ковбоя: