Четвёртая четверть - Инна Тронина

— Татка, прости поганца! Но без Русланыча я не могу отстоять свою честь сыскаря. Ты — мать. А тут погибли дети. Русланыч всё знает. Если хочешь, расскажет. Без крайней нужды я никогда бы не стал вас беспокоить. Может, мы сумеем заловить московского Чикатило, пока он совершил не пятьдесят два убийства, а только два…

— Ой, кошмар! — Мать побледнела, как мел. — Русик будет его ловить?…

— Ловить буду я, а Русик только поможет. Ты знаешь, Татьяна, что я в долгу не остаюсь. Сочтёмся, когда закончим. А сейчас слушай, мамаша, приказ. Божок мне нужен здоровым, и как можно скорее. Поэтому завтра привезу отвар шиповника, чай «Петрович», составленный по рецепту генерала Ронина, мёд, мяту, горчицу для ванн. «Внуковские авиалинии» без тебя проживут. Всё внимание — сыну. Придёт время, и Русланом Величко будет гордиться Россия.

Я приосанился и напыжился, а потом очень быстро заснул.

Озирский лучше всего помнил Захара с погонами майора. Тот сидел в серой форме, по ту сторону массивного стола. Но стол был совершенно другой. Пять лет назад и сейчас Андрей беседовал как будто бы с разными людьми, которые никогда друг друга не знали. Они разве что были очень схожи внешне.

У обоих были треугольное, будто слегка удивлённое лицо, морщинистый лоб, синие глаза, копна вьющихся волос, рано поседевшие виски. Сейчас они были аккуратно подбриты любящей женой Леокадией, парикмахером по профессии. Её фотография, как всегда, лежала под стеклом. И рядом — портреты двух мальчишек. Андрей знал, что генеральша — давно уже не та длинноволосая красавица, а дети выросли.

Конечно, Лика и теперь хоть куда. Она пытается молодиться, носит сапоги «казачок», из-за чего два раза ломала ногу. Леонид и Сысой выглядят совершенно не так, как на фотках. Младший сын служит во внутренних войсках, и едва не угодил в Чечню. Старший, Лёнька, женат, имеет ребёнка. Трудится в отделе лицензионно-разрешительной работы в Управлении внутренних дел одного из городов-спутников Петербурга, куда переехал жить к жене.

И теперь от Леонида Захаровича Горбовского, отметившегося в январе двадцатипятилетие, напрямую зависит, будет тот или иной житель подведомственной территории владеть охотничьим ружьём или чем-то более серьёзным. В противном случае, перепуганный окружающим беспределом мужичонка, купивший пистолет на барахолке, автоматически станет преступником. А ведь он — не бандит. Ему нельзя.

Захар часто говорил, что в дела Леонида не суётся. Пусть сын живёт своим умом. И правильно делает, иначе старшенького пришлось бы немедленно арестовать. Озирский имел сигналы насчёт торговли лицензиями на приобретение оружия, а также на право его хранения и ношения. По полтысячи баксов там брали за гладкоствольное, по тысяче — за нарезное. Такой порядок экономил гражданам нервы и время.

Один раз Андрею пришлось воспользоваться базой данных агентства, когда Захар Сысоевич попенял ему относительно охранников из Ольгино. Генерала интересовало, почему ребята ходят с пистолетами, не находясь при исполнении служебных обязанностей. Директор агентства прозрачно намекнул на бизнес Леонида, и его отец притих.

Теперь генерал, конечно, вспомнил собственное поражение, сильный испуг. Ему представилась великолепная возможность расквитаться с бывшим другом… Андрей сидел перед Захаром, заросший бородкой, в мешковатой «варёной» куртке и драных джинсах. Пришёл он в кабинет, держа руки за спиной. Ему уже предъявлено обвинение по нескольким статьям, включая сто вторую — убийство и двести тринадцатую — терроризм.

Последнее обвинение, как ни странно, сыграло положительную роль в судьбе арестованного. Это позволило поместить Озирского в изолятор УФСБ, а не в милицейские «Кресты». Но радоваться особо не приходилось. Обе статьи расстрельные. Если генерал Ронин умрёт, за жизнь Озирского никто не даст и гроша. Очень уж много у него врагов — в тюрьме и на воле. Одним лихой оперативник наступил на хвост, работая в РУБОПе, других достал уже в качестве директора частного агентства.

А ведь сколько раз долгими зимними вечерами засиживались они вот так, в полутёмном кабинете. И Андрей мог быть заросший, грязный, трое суток не спавший, даже раненый. Начальник отдела отпаивал его чаем, наливал в кружку водку или спирт. Сочувствовал, жалел, рвался помочь.

Сейчас же бывший подчинённый Горбовского, в недавнем прошлом звезда его подразделения, вечная палочка-выручалочка мог рассчитывать лишь на стакан кипячёной воды из графина — если попросит. Сам генерал ни за что не предложит. Как странно! Ведь даже подстаканник у Сысоича тот же самый, серебряный. И ложечка с витой ручкой. Пепельница ещё тех времён, когда они совещались, спорили, хохотали, ругались, то и дело отщёлкивая в неё окурки.

Всякое случалось — иногда рука даже тянулась к пустой кобуре. Но никогда Озирский не видел такой неприязни, даже гадливости на лице своего начальника. Горбовский, казалось, мысленно проклинал себя за давнюю дружбу с ним. Удивлялся, как раньше не разглядел гнильцу под вполне пристойной личиной.

Майор Горбовский и генерал Горбовский были разными людьми. Будто не погоны на кителе и рубашке поменял человек, а нутро, душу. Тот Захар никогда не поверил бы клевете, выслушал бы Андрея беспристрастно. А, скорее всего, и помог бы — советом, просто добрым словом. Ведь не первый же день они знакомы, в самом деле…

— Но ты же не станешь отрицать, что угрожал убить Ронина?

Захар Сысоевич перевернул листок настольного календаря — забыл сделать это утром. Одиннадцатое октября, среда. С момента взрыва «мерседеса» в Старой Деревне прошла неделя. Ронин до сих пор не жив и не мёртв. Лишь принудительное дыхание и искусственное сердце поддерживают то ли дело затухающую искру. Но в любой момент по мониторам многочисленных приборов могут поползти прямые линии. И тогда лучшие медицинские силы Петербурга не помешают случиться неизбежному, ужасному, нелепому.

После этого с Озирским заговорят по-другому. Но пока считается, что в результате теракта генерал был только ранен. Как — не важно, но ранен, а не убит. Охранника Нодара и водителя Петра уже похоронили. И Озирский старался не вспоминать их, потому что боялся не выдержать. Вся неделя прошла без сна. Андрею не мешали отдыхать, напротив, вызывали в камеру врача. Тот назначал уколы, но эффекта не было — лишь наползало тяжкое кратковременное забытьё.

И Озирский видел «мерседес» около входа в офис агентства. Под его днищем мигала красная лампочка. Андрей тут же вскакивал, рвал на себе волосы, раскачивался из стороны в сторону. Контролёры* всерьёз думали, что он симулирует припадок.

Да зачем симулировать? Бывший майор милиции Озирский готов был пойти под расстрел, даже под четвертование. Его столько раз хотели убить, что выработался иммунитет к страху. Ведь стоило только нагнуться, увидеть взрывное устройство, закреплённое магнитами под бензобаком! А потом вызвать взрывотехников из ФСБ. Они приехали бы с роботом, которого оперативники звали Васей. И тот из водяной пушки разрушил бы адский механизм.

Васей управляет фээсбешник в специальном костюме, защищающем от осколков. Робот катится на колёсах к лимузину. Люди уже эвакуированы из офиса. Кругом стоит оцепление. А перед этим опытная мудрая овчарка среагировала на взрывчатку. Потом собаку увели за забор. Удар пушки — и всё в порядке. Живы ребята, и цел генерал…