Мужчина для сезона метелей - Вера Копейко

Никогда она не говорила с ним так грубо, никогда не шутила так пошло, но сейчас — должна. Иначе не получится то, что задумала.

Надя засунула мобильник в карман юбки и закрыла глаза. Клен тихо шелестел, создавая иллюзию свободной и счастливой жизни. Прошлой. Счастливой уже потому, что она могла ходить по земле. По улице, по комнате сама, на своих ногах. Приходить, уходить. А не заставлять уходить от нее того, кого выбрала когда-то сама себе в спутники.

Но она выбрала его в другой жизни и для другой жизни. От которой не осталось и следа.

Надя подъехала к столу и включила компьютер. Сейчас она посмотрит, кого ищет ее муж. Та-ак, он совсем зарылся в сайтах. Значит, женщина не оставила ему свой телефон.

Кто она? Продавщица зеленого лука, который он привез? Или свежего хлеба? Нет, не его стиль. Не его вкус. Скорее всего кто-то еще… Кого-то подвез? Возможно, он и прежде подвозил, даже когда они ехали куда-то вместе.

Готов ли Николай завести роман на стороне? Другой на его месте давно бы завел. Но он — нет. Что делает ее задачу сложнее во сто крат.

Все правильно, сказала себе Надя, допивая чай и завершая свое исследование прошлого. Все она сделала правильно в тот августовский день. Правильно то, что делает сейчас. И что еще сделает.

Мужчины, внезапно пришло ей в голову, как платья, каждый хорош на свой сезон. Николай — для сезона жары. Этот сезон она уже пережила.

Сейчас у нее… Как у нее сейчас на душе? Точно так, как за окном. Метель. Значит, ей нужен мужчина для такого сезона. Или не нужен вообще.

А что делают с платьями, которые ей не годятся? Кто как, а она всегда отдает их. Недавно Мария отвезла в церковь битком набитую дорожную сумку.

Конечно, мужчина — не платье, но если он тебе больше не нужен — отдай. Той, кому подходит такой, для сезона жары…

Она усмехнулась — если бы Николай прочитал ее мысли, что бы он о ней подумал? Ужаснулся, это точно.

Но как ему объяснить, что она не та, которая выходила за него замуж, которая родила девочек? Она другая. Даже не та Надя Фомина трехлетней давности, которая с трепетом в душе кидалась к докторам.

Она освободит его от себя, а себя — от него. Уже скоро. У нее есть помощники, которых она направляет. Один наблюдатель уже отчитался, Лекарь. А Мария…

На коленях зазвонил мобильник. Легка на помине, это Мария. Надя быстро бросила в трубку:

— Докладывай.

— Прокатились в машине, она рулила. Потом вместе пошли, наверное, к столу… Ой, погодите, Надежда Викторовна, она пропала… Николай Степанович один. Он идет к выходу, — прошептала она прямо в ухо своей хозяйке.

— Куда она подевалась? — строго спросила Надя.

— К ним подходил сотрудник, может, к нему…

— Наблюдай дальше.

Надя отключилась и улыбнулась. Все идет так, как надо. И дойдет до конца, который она наметила.

Надя закинула голову, собираясь с облегчением закрыть глаза. Но взгляд зацепился за что-то. Она не поняла — что нового для нее в декоративной тарелке, которая столько лет подряд висит на стене. Ее подарили на свадьбу друзья Николая. Резцом на дереве вырезано солнце с лучами, от чего вся композиция напоминала осьминога.

Она наклонила голову набок, прикинула — чем не мишень? Для метательных ножей, которые привез ей Лекарь.

Надя взяла со стола коробку, открыла и вынула один нож. Он был острый, с деревянной ручкой, она прицелилась и кинула.

Лезвие впилось в плотное дерево и тихо зазвенело. Попала в самый центр солнца. Надя метнула второй, он уткнулся рядом. А что, громко засмеялась она, почему ей не стать легендой мужского клуба «Клинок»?

Она метнула все ножи, а их было семь, и ни разу не промахнулась. Позвонить Лекарю? Похвастаться?

Не-ет, пускай увидит сам. Она проделает это у него на глазах. Интересно, какое у него будет лицо?

Надя подкатила к тарелке-мишени, выдернула все ножи и положила обратно в коробку. Она чувствовала себя сейчас такой живой, как… Как прежде чувствовала себя после других игр. Которыми они занимались с Николаем, пока она не осела в этом кресле.

Лекарь — мудрый человек. Подкинул ей способ наслаждения…

— А-а-а! — завопила Гутя. Одеяло взвилось облаком, погналось за белой молнией и настигло ее в высоком ворсе ковра. Накрыло.

Гутя села в постели и замерла, впившись взглядом в одеяло. Под ним… кто?

Бледно-желтый ночник, очертаниями похожий на зернышко сладкой кукурузы из банки, слабо освещал спальню. Гуте показалось, что край одеяла шевельнулся. Внезапно она вспомнила, как за ужином Петруша кладет на ладошку влажное кукурузное зернышко, вынутое из салата с крабовыми палочками. Да он же унес его с собой из-за стола! Для этого… бр-р-р, мышонка?

Гутя быстро спустила ноги с кровати, босиком протопала в спальню сына и обомлела. Мальчик спал, а у него под рукой лежал белый комочек.

— Мышь! — завопила она. — Белая мышь!

На пороге возникла Тамара Игнатьевна так быстро, словно в этой семье играла роль недреманного ока. Она привалилась к косяку в своей желтой пижаме с зелеными сердечками. Сложив руки на груди, спросила:

— Мышь, да? Хороша ты наша санитарная докторица. Можно подумать, никогда не видела белых мышей, — добавила она. — А в институте, в лаборатории?

— Я… я видела… Серых. На санэпидстанции. А… в лабораторию я не ходила, я боялась. Ба-бабушка, — неожиданно по-детски обратилась она к Тамаре Игнатьевне, — это… мышь? Или нет. — Гутя начинала догадываться — в доме что-то происходит.

— Или, — ответила Тамара Игнатьевна. — Это, к твоему сведению, хомячок. Зверек такой, посмотри как следует.

— Но он только что был на моей постели.

— Ночной, любит погулять в темноте. Очень домашний. Видишь, как нежно прильнул к Петрушиной руке.

— Но…

— Может, не станем будить ребенка. — В голосе Тамары Игнатьевны появилась строгость. — Давай-ка разберемся утром.

Гутя кивнула и побрела обратно в спальню. Она заснула быстро, как всякий человек, осознавший, что ему больше не о чем волноваться.

А утром, за завтраком, она потребовала рассказать ей все. Она хотела знать, каким образом хомяк проник в дом. Почему ей об этом ничего не известно.

Петрушино личико, и без того маленькое, убывало прямо на глазах, а рот становился все шире. Гутя почувствовала, что кухня вот-вот содрогнется от громкого рева.

— Только не реви, — предупредила она. — Я жду подробностей.

— Ну-у… — протянул Петруша, Гутя поморщилась: этот протяжный звук — первые ноты, предвестники концерта.

Она оглянулась на Тамару Игнатьевну. Гутя давно заметила, что, если нет заинтересованных поклонников рева, концерт не начнется. Желающих послушать не было — Тамара Игнатьевна, не глядя на Петрушу, повернулась к Гуте.