Вата, или Не все так однозначно - Роман Емельянов

– Почему? – Таня непонимающе посмотрела на меня.

– Он уже с кем-то договорился, а визит сюда – создание иллюзии тендера для отчетности. Просто украл наше время… Сволочь. Но все равно, догони его.

В молодости не хватает двух вещей – сна и денег. Поэтому, когда холодной зимой восемьдесят девятого года приятели предложили ночью разгрузить пару вагонов с водкой, я не отказался. Еще бы, ведь это способ на время решить хотя бы одну из проблем. Рекламные проекты пока не приносили уверенного и стабильного дохода, и подобные опыты подработки уже случались. Надо сказать, что попасть в «обойму» на такие халтуры было непросто, это была целая мафия, чужаков здесь не любили.

Как-то раз мы с друзьями и монтировщиками из Малого театра ночь напролет разбирали на Красной площади декорации после какого-то народного праздника. Это настоящее чудо: вечером еще стоят деревянные городки, кипят торговля и народные гуляния, ярмарка горит огнями, а утром пустота и чистота. Куда все подевалось? Испарилось? Нет. Это студенты и безработные, стоит лишь курантам пробить полночь, словно вампиры выползают на охоту и растаскивают былое великолепие по бревнышку. Они грузят его в огромные самосвалы и отвозят в какое-нибудь Ново-Деденево, чтобы одноразовая красота сгнила там на свалке. Впрочем, в нашей стране такое случается редко. Как правило, тут же подъезжают другие грузовики, молчаливые водители суют деньги угрюмым сторожам и развозят останки пасхального городка по Подмосковью, где они обретают вторую жизнь в качестве деталей загородных дворцов. А студенты с мятыми червонцами в карманах отправляются по домам и общежитиям, голодные, промерзшие до мозга костей, чтобы на час-другой забыться сном, а потом, еле передвигая усталыми конечностями, отправиться в институт на уроки танца или лекции по сопромату.

Ничего, не в первый раз, да и не в последний – думалось мне, когда мы с соратниками, укутавшись шарфами по самые уши, шлепали по шпалам в направлении Курской-Товарной на трудовые подвиги. Ночная Москва весело подмигивала огнями и светофорами, призывая радостнее смотреть на мир вокруг, а для пущей бодрости подстегивала тридцатиградусным морозцем. Не прошло и часа, а мы уже нашли искомые склады. Вагоны с водкой стояли в ожидании, двери были гостеприимно открыты. Кроме вагонов нашу троицу поджидал десяток молчаливых мужичков – партнеров по бизнесу.

– Ну, наконец-то, – процедил один из них и протянул, не освобождая от варежки, руку: – Коля. Кто за главного?

Пока мы переглядывались, пытаясь понять, хорошо ли быть главным, он почему-то решил, что «за главного» я.

– Значит так, Андрюха, дай-ка мне свой телефон, на всяк случа€й, вдруг халтура будет. – Он положил мне руку на плечо и отвел в сторонку. – Деньги получишь по окончании работы, раздашь своим сам. На все про все нам восемь часов. Водку будешь?

Я отрицательно замотал головой, а он уже подошел к вагону, достал из ближайшего ящика бутылку и протянул мне:

– Выпейте, салаги, мороз же, а работать всю ночь, только смотрите, не переборщите – каждый человек на счету.

– А как же… – я сделал выразительный жест в сторону вагонов, мол, «казенное же».

– Забей, – он буквально впихнул мне в руку бутылку. – По уговору два ящика можем разбить – «брак в производстве», «утряска-усушка». Но у нас народ непьющий, больше одного ящика обычно не «разбиваем».

Коля хохотнул собственной шутке и удалился к своим.

Делая небольшие глотки из «разбитой» бутылки, мы с моими товарищами мерзли и грустно взирали на объект предстоящей работы. Это только на словах «разгрузить два вагона водки» кажется пусть и сложным, но вполне выполнимым заданием. Когда же эти вагоны прямо перед тобой, штабеля неподъемных ящиков, напичканных поллитровками, уходят ввысь, и счета им нет… Руки опускаются. Наше печальное молчание прервал Коля:

– Ну, шо стоим? Перекур с дремотой? Работы невпроворот! Поехали!

Тоже мне, Гагарин, подумал я и занял место в цепочке, образовавшейся от вагона до склада. Удивительное дело, все ящики – в теории – абсолютно одинакового веса. На практике же каждый следующий, вопреки логике, был гораздо тяжелее предыдущего. Не знаю, сколько времени это продолжалось – на четвертом десятке я превратился в какой-то механизм. Я принимал ящик у моего приятеля Антохи, занявшего место в веренице передо мной, делал несколько шагов в сторону бородатого мужика в телогрейке, играющего роль следующего звена цепочки, возвращался, брал ящик и так без конца. Только механизм из меня выходил хреновый, вечно спотыкающийся, отдавливающий ноги соседям и постоянно порывающийся разбить бесценный груз. Несмотря на жуткий мороз, я был мокрый насквозь, от снега, от пота, разгоряченные легкие обжигал ледяной воздух, а мозг тщетно пытался высчитать – покроет ли гонорар моральный и физический ущерб, нанесенный воспалением легких, обязательно последующим за этой ночью. Хотелось отдохнуть. Поэтому команда Коли: «Перекууур!» – показалась даром небес.

Курить, впрочем, не хотелось. Хотелось домой или хотя бы разогнуть хребет, но он не разгибался. Руки тряслись, пот моментально начал замерзать, обращая одежду в ледяную корку. Хотелось домой, но останавливали гордость и жадность. Единственное, что придавало бодрости духа, – такое же плачевное состояние моих собратьев. Крик «Поееехали!» – перекур закончился. Звенья «конвейера» неохотно заняли свои места, механизм снова пришел в действие. Ночь только начиналась.

– Эй, братки! А чего это вы тут делаете? – раздался голос откуда-то из темноты, когда у меня в руках оказался сто семидесятый ящик (чтобы хоть как-то отвлечься и развлечься, я их считал).

Все замерли. В луче складского фонаря появилась фигура, обтянутая черной кожей, из куртки торчали длинные ноги в тренировочных штанах, обутые в кроссовки, вершину же фигуры украшал головной убор, любовно прозванный в народе «пидоркой». Фигура, поеживаясь, потирала руки и с нескрываемым любопытством обводила взглядом присутствующих. Из темноты, как снимок в фотолаборатории, проявились еще несколько «кожаных».

Коля поставил свой ящик на землю и засеменил к нежданному гостю:

– Так мы это, начальник, мы разгружаем, по уговору с Михалычем…

– Сдулся твой Михалыч, – перебила Колю «темная фигура, – груз через час уходит в Тверь, воткнул?

– Но ведь… – начал было Коля, но, когда «кожаный» извлек из кармана куртки что-то черное и блестящее и передернул затвор, решил, что лучше не спорить и засеменил обратно в шеренгу.

– И побыстрее, братки, – кожаный качнул дулом, – за свою отмороженную жопу отстрелю десять ваших.

– Гы-ы, ну ты, Санек, юморист, – заржал кто-то из группы сопровождения.

О, незабвенные девяностые! Пора невероятных возможностей и самых неожиданных поворотов, молниеносных обогащений и еще более стремительных банкротств! Время Остапов Бендеров и Корейко, эпоха, когда все покупалось и продавалось, а что не продавалось, то отнималось. Славные девяностые!