Вата, или Не все так однозначно - Роман Емельянов

– Эй, у тебя закурить есть? – прервал мои размышления тонкий ломающийся голосок. В размышлениях о прекрасном будущем я не заметил внушительную компанию, которая шла мне навстречу по Ленинградскому проспекту. Типичные гопники, лет по двенадцать-тринадцать, каждый ниже меня на голову, но человек десять. Бритые головы, широкие клетчатые штаны. Словно стая шакалов рыскали такие отряды по московским улицам в поисках таких одиночек, как я. Особенно непросто приходилось любителям рок-музыки, причастность к коим во мне выдавали кожанка и бандана… Опьянение, которое еще минуту назад доставляло мне радость, превратилось в тяжелое бремя. Они подошли вплотную, окружили, бежать назад было поздно.

– Не курю, – процедил я в ответ сквозь зубы и потушил сигарету о лицо ближайшего любера.

Горький и богатый опыт таких встреч подсказывал: только инициатива и наглость могут тебе помочь в подобных ситуациях. Эти подонки рассчитывают всегда на то, что застанут вас врасплох. Нормальный человек не готов к таким обстоятельствам. Выбрав самого здорового, я нанес ему удар кулаком в челюсть, махнул ногой (как Брюс Ли!) и, заставив этим нелепым жестом толпу сделать шаг назад, побежал. Причем побежал вперед, напролом. Все сработало, я повел себя настолько нестандартно, что они опешили. Протаранив строй, я вырвался на оперативный простор и помчался что было сил. Я этот район знаю как свои пять пальцев, и, конечно, найду, где укрыться. Оглянулся назад – бегут сволочи, снова смотрю вперед, ах ты… Какой-то урод, предположительно, из этой самой компании, когда шел мне навстречу, опрокинул мусорный бак прямо на тротуар, об него-то я и споткнулся… лечу… падаю… обдираю ладони об асфальт… молниеносно поднимаюсь… бегу… сзади дыхание… чувствую удар по ногам, снова падаю, группируюсь, закрываю лицо руками, прижимаю колени к животу… начинают бить ногами… Расчета на милицию, конечно, нет… Больно. Если бы изначально не сопротивлялся, побили бы, ограбили и отпустили, а теперь и убить могут… Больно… Чья-то нога пробила мои ладони и ботинок врезался в нос, потекла соленая горячая жидкость… Подкрался туман, сквозь который я услышал рев двигателей…

– Живой?

– Хрен его знает. Посмотри.

Меня аккуратно перевернули на спину, я попытался открыть глаза, все закружилось, открыл один, сфокусировал зрение. Надо мной склонился бородатый мужик, в кожаной куртке, бандане, остальное я разобрать не смог, кажется, получил сотрясение мозга.

– Ты как? – Мужик начал аккуратно трогать мои руки и ноги. – Кости вроде целы. Покажи лицо.

– А вы что, доктор? – прошепелявил я и сплюнул сгусток крови. Нижняя губа к тому моменту серьезно распухла.

– Ага, – хохотнул кто-то на заднем плане, – хирург.

Я почувствовал пальцы на своем лице.

– Вроде и тут все норм. Попробуй встать.

– Мне уже лучше. Я тут рядом живу. – Мне действительно становилось легче, я сел на бордюр и, прищурившись, пытался оценить обстановку.

– Гопники в конец оборзели, – бородатый сплюнул. – Пора очистить город от них, особенно Парк Горького… Игорь, довези парня до дома, только нежно, а мы посмотрим, может, еще кто по округе шастает.

Видеть нормально я еще не мог, но, судя по звукам заведенных моторов, мотоциклов двадцать рядом стояло точно. Через мгновение они умчались, а мы остались вдвоем с Игорем, который заботливо меня, как слепого котенка, посадил на мотоцикл и довез до дома, ехать было недалеко, минуту буквально. Прищурив один глаз, смог прочитать эмблему на спине у мотоциклиста: «Ночные Волки Москвы».

Я слез с мотоцикла у своего подъезда.

– Ты это… Лучше утром к врачу все-таки сходи! – бросил на прощание Игорь и умчался догонять своих. Воцарилась полная тишина, разве что голова гудела, но слышно это было одному лишь мне…

– Классный денек, – мой голос в тишине прозвучал гулко и странно.

– Нагулялся? – спросил себя я.

– Нагулялся, – ответил я себе.

Тихо пробравшись в свою комнату, минуя ванную и укрывшись под одеялом, я сочинил первые в своей жизни стихи:

Оседлав впервые в жизни сомнительную рифму, я, окровавленный, но довольный, уснул.

Проснулся я рано, от головной боли, но еще долго не вылезал из-под одеяла, прислушиваясь к звукам в квартире, выжидая момент, когда родители уйдут на работу. Разок дверь в мою комнату приоткрылась, и я услышал, как мама шепнула отцу: «Еще спит». Вскоре хлопнула входная дверь, и в доме воцарилась тишина. Я наконец смог выбраться из укрытия и дохромать до ванной. Осмотрел отражение, остался доволен; кроме нескольких синяков, подбитого глаза и разбитой губы сильных повреждений не обнаружил… Горячий душ обжигал царапины и ссадины, пришлось сделать воду попрохладнее.

продекламировал я, вытирая волосы полотенцем, и в голос захохотал. Я вспомнил лицо отморозка, которому я прижег щеку окурком, погоню, и мне стало почему-то безумно весело. Остро, буквально перцем на разбитых губах, я ощутил вкус жизни, почувствовал, как я молод, поверил в свои силы, которым, как казалось в эту секунду, нет предела… Нарисовать плакат? Сочинить стихи? Да без проблем! Легко! Где тут завалялись мои мольберт, холст и краски?..

Мишка, разумеется, пошел на рынок со мной. Во-первых, он не мог отказаться от удовольствия время от времени любоваться моей разбитой физиономией и громко ржать. Во-вторых, он был уверен, что мне нужна охрана, потому что Тишинский рынок находился в Пресненском районе, а мы жили во Фрунзенском. А фрунзенские и пресненские любили друг друга, как кошка собаку, мотыль рыбу и Сталин Троцкого, вместе взятые. Я спорить с Михой не стал, тем более мне и вправду была нужна поддержка, хотя бы моральная.

– Скажите, Киса, как художник художнику, – спросил я Мишку на подходе к Тишинской площади, – вы рисовать умеете?

– Не-а, – Мишка ободряюще похлопал меня по спине, попав, разумеется, по самому больному месту. – А вот ты, сын мой, все сможешь, я в тебя верю!

Тишинский рынок тех лет был прекрасен, он напоминал старинный буфет с бесчисленным количеством откидных полочек и выдвижных ящичков. Это вам не современные торговые комплексы и универмаги, в которых пахнет духами и наценкой на товары в четыреста процентов. Попадая сюда, я всегда вспоминал свою любимую в детстве книжку Соловьева про Ходжу Насреддина. Невероятная толчея, словно на восточном базаре, суматоха, шум… Непроходимая, бесконечная людская пробка, преодолеть которую можно, только ловко орудуя локтями и время от времени проскальзывая в появляющиеся просветы боком. Здесь можно было купить все, что угодно – от старого потертого левого сапога до огромной коллекции виниловых пластинок. Вдоль узких улочек, покосившихся лавок стояли деревянные ящики, покрытые газетками, на которых был разложен товар. Кто-то размахивал почти новым пиджаком, кто-то орал «Портсигар, парень, купи, ручная работа!» – ты отмахиваешься, но уже через секунду попадаешь под артиллерийский обстрел полногрудой краснощекой девицы: «Пирожки! С каааартооошкой!!! С кааааапууустооой!!! С яблоками!» Семечки, колбаса, семиструнная гитара, старая радиола, переснятые с плакатов фотографии Вячеслава Бутусова, Юрия Шевчука и голой Саманты Фокс, самоучитель по карате, шариковая ручка с порнослайдами, старая шинель, ордена и медали… Торговаться можно и нужно было до посинения. Люди, которые приносили сюда вещи, конечно же, хотели продать подороже, но главное – они хотели просто продать. Им нужны были деньги, чтобы купить еду.