Бумажная роза - Мария Садловская

Вспомнив, что она сегодня вечером будет играть, Милка повеселела. Перед глазами возникла сказочная картина: большая сцена, конферансье объявляет: «Заслуженная пианистка, лауреат международных конкурсов – Люси Оперина!» Придумала себе такое имя Людмила. Всего пару буковок поменять, и какая красота! Даже что-то от оперы есть!

Уже подходя к дому, девушка достала из сумки грушу (утром подобрала у соседей под деревом) и съела с кусочком хлеба, затерявшимся между учебниками.

* * *

Концерт, посвященный ветеранам войны и труда, полной радости Александре Брусникиной не принес. Она вообще подумывала отказаться от участия в нем, потому что Кирилл Сергеевич повредил кисть правой руки и в ближайшее время играть не мог. Без сопровождения на пианино Брусникина своей игры не представляла. После длительных уговоров учитель вынужден был прикрикнуть на ученицу, справедливо отметив, что выступление Александры – это игра на скрипке, а аккомпанемента может и не быть.

И Саша стала готовиться к первому концерту. Родные знали, что Шурка будет выступать – играть на скрипке, но что именно – Саша держала в тайне. И вот наконец торжественный вечер наступил.

Все было так, как она представляла: и переполненный зал, и сидящая у стенки, где не было сквозняков, бабушка, и рядом с нею – мама с папой. Ведущая вечера библиотекарша Катя объявила, что следующий номер посвящается ветерану труда Полине Андреевне Брусникиной! Сашка вышла на сцену, звенящим и прерывающимся от волнения голосом громко произнесла:

– Румынский композитор Иосиф Иванович – вальс «Дунайские волны», написанный в 1880 году…

Она со скрипкой стояла в центре сцены перед пюпитром с нотами, хотя могла играть и без них – знала все наизусть. Ждала тишины. Где-то еще послышалось: «Да это же Брусникиных девчонка, Полькина внучка». Потом все затихло, и девушка заиграла. Ах, как же ей не хватало аккомпанемента! Надо же такому случиться – Кирилл Сергеевич даже на вечер пришел с забинтованной рукой!

Вступление у Александры прошло гладко. Она подходила к тому месту, где в ее игре была синкопа, после чего на пианино громко звучали аккорды, потом они делались тише, и лилась основная мелодия скрипки. Александра боялась этого места. Нет, ноты она помнила. Но тихие, еле слышные аккорды на пианино акцентировали звучание скрипки. В мелодии достигалась именно та гармония, которую мог дать этот инструмент. Короче, без пианино Сашкина игра теряла половину очков. Особенно вот это место… Смычком его никак не акцентировать. Кирилл Сергеевич здесь еле дотрагивался до клавиш, и вместе со звуками скрипки лилась завораживающая мелодия. Вот как сейчас! Из-за кулис, где стояло пианино, послышались тихие аккорды. Александра внутренне встрепенулась, еще не веря, что это для нее. Потом стала подлаживать свою игру под звуки пианино. Иногда ошибалась, или же ошибался пианист, потом сыгрались… И зазвучал вальс, и волны в Дунае вздымались, потом падали…

Когда закончилась игра, в зале какое-то время стояла тишина. А потом трескучим громом разразились аплодисменты. Сашка от волнения боялась расплакаться, однако это не помешало ей подумать с благодарностью о Кирилл Сергеиче. Несмотря на покалеченную руку, он все-таки ей аккомпанировал! Надо, чтобы и он вышел на поклон, эти аплодисменты для него тоже! Девушка бросила взгляд в сторону пианино, но никого не увидела: инструмент был зашторен кулисой…

А Кирилл Сергеич-то, оказывается, сидит с женой в первом ряду и приветственно машет Брусникиной здоровой рукой, вторая забинтована. Кто же аккомпанировал?! Наверное, учитель знает. Откланявшись, Александра поспешила к пианино. Там никого не было. Крышка была опущена, на ней лежала крупная, с розовым бочком, груша, вокруг которой на полированной поверхности образовалось потемневшее пятно. Сашка грушу взяла, потом кончиком кулисы бережно протерла на крышке пианино влажное место. На сцене появился следующий исполнитель с гитарой, а Брусникина, забыв о скрипке, стала пробираться боковым ходом в зал. Она спросит у Кирилл Сергеича, кто ей аккомпанировал… Спросить не успела, потому что учитель первый этим поинтересовался.

Со сцены под звуки гитары звучала песня, а Саша, стараясь никому не мешать, с решительным видом пробиралась вдоль стенки на улицу. В ее голове выстроилась четкая связь: Опарина под дверью музыкалки, ее тайные дела со сторожем дядей Костей и звуки пианино, доносящиеся из окна музыкального класса вечерами, когда Сашка шла от тети Вали.

Около толстого клена с яркими разноцветными листьями стояла Опарина и с независимым видом жевала грушу. Брусникина подошла к ней совсем близко и демонстративно вгрызлась зубами в точно такую же грушу. Девушки глядели друг на друга, периодически откусывали и с хрустом жевали. Этот звук был единственным, нарушавшим тишину.

Первой не выдержала Сашка:

– Мила, я все знаю! Ты так играла!.. Как будто Кирилл Сергеевич! Спасибо!

Выражение лица Опариной менялось, как в калейдоскопе, наконец сделалось глумливым, и девушка презрительно бросила:

– Да пошла ты со своими «спасибами»!

К этому времени она грушу доела и метко залепила огрызком в соседний ствол дерева. Потом, бросив:

– Бывай, Клюква! – решительно зашагала, шурша опавшими листьями, в сторону дороги.

Брусникина озадаченно глядела ей вслед, потом, очнувшись, посмотрела на недоеденную в руке грушу, быстро ее дожевала и хотела так же, как Милка, ловко попасть огрызком в дерево. Промахнулась. Огрызок шмякнулся в кучу листьев. Сашка обернулась к парадному входу – оттуда уже вывалилась толпа людей. Вечер закончился. Среди множества лиц Александра увидела папу с мамой и бабушку. Папа неуклюже держал двумя руками скрипку в новеньком футляре, который Саша получила на день рождения. Ее родные беспокойно оглядывались по сторонам, выискивая ее, Шурку. Совсем рядом возвышался долговязый Стасик из девятого «А», также высматривая кого-то, и Александра поспешила к ним.

В последнее время Надя привыкла, что ее мама, уйдя в другую комнату спать, разговаривает сама с собой. А когда впервые это услышала, испугалась и громко заплакала. Вернее, сначала она обрадовалась. Ей показалось, что ее папа вернулся и опять будет с ними. Мама обращалась к нему, называя его Павлушей. В памяти девочки еще сохранилось то радостное время, когда у мамы было хорошее настроение и она называла отца этим именем.

Надя тихонечко подошла к двери и прижалась к ней ухом. Из комнаты слышны были спокойные, ласковые слова мамы:

– Павлуша, ты помнишь, как нес меня на руках до самого дома, когда я в поле проколола ногу? Никак нельзя было остановить кровь, она все шла и шла. А я все волновалась, что тебе тяжело меня нести. Долго потом нога болела. Сейчас уже все зарубцевалось, зажило.

После короткого молчания мама продолжила:

– Лучше бы не зажило никогда!

Надя теснее прижала ухо к двери, надеясь услышать папин ответ, только снова заговорила мама:

– В тот вечер мы с тобой, Павлик, стали мужем и женой. Свадьба уже после была. Счастья-то было сколько! Казалось, его хватит на две наши жизни и на наших детей. Хотя детей-то у нас – одна Надюша.