Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм

В течение последующих двенадцати минут Хейвелок увидел и услышал такого Мэттиаса, которого даже не мог себе представить. Под влиянием комбинированного воздействия химии, зрительных образов и слов помощников он был в состоянии чрезвычайного эмоционального напряжения. Он кричал что-то, а через мгновение уже рыдал; очаровывал и обольщал в телефонную трубку дипломата, блестяще демонстрируя самоуничижение, и тут же по окончании разговора называл собеседника дураком и слабоумным. И самое главное — он лгал, хотя его главным достоинством всегда была искренность. Телефон был его основным рабочим инструментом, а рабочим органом служил глубокий голос с европейскими модуляциями.

— В первой записи, — сердито произнес Беркуист, нажимая на кнопку, — содержится его ответ на мое пожелание пересмотреть нашу политику оказания помощи республике Сан-Мигуэль.

«Вы придерживаетесь твердых взглядов, господин президент. Ваша политика содержит четкий призыв к соблюдению международных приличий и уважению прав человека. Я аплодирую вам, сэр. До свидания... Идиот! Кретин! Мы помогаем им не из братской любви, а исходя из геополитических реалий! Соедините меня с генералом Сандозой. Договоритесь с послом о весьма конфиденциальной встрече. Полковники должны понять, что мы их поддерживаем».

—Следующий маленький номер он выкинул после того, как палата и сенат приняли одобренную мной совместную резолюцию о нецелесообразности дипломатического признания...

«Вы же понимаете, господин премьер-министр, что наши обязательства в вашей части мира не позволяют нам принять ваше предложение, но хочу, чтобы вы знали — я лично полностью с вами согласен. Я встречаюсь с президентом... нет, нет, уверяю вас, он подойдет к вопросу непредвзято... кроме того, мне уже удалось убедить Председателя сенатского Комитета по иностранным делам. Желаемая цель — заключение договора между нашими странами, а если он войдет в противоречие с предыдущими договорами... что ж, просвещенный эгоизм был квинтэссенцией политики Бисмарка».

—Не могу в это поверить, — пробормотал ошеломленный Хейвелок.

— Я тоже не верил, но, увы, — все это правда. — Президент снова нажал на кнопку. — Теперь перенесемся в район Персидского залива...

«Вы, конечно, говорите сейчас неофициально. Не как министр финансов вашей страны, а как друг. Вы надеетесь на дополнительные гарантии получения восьмисот пятидесяти миллионов в текущем финансовом году и миллиарда двухсот миллионов — в следующем... Совсем нет, дорогой друг. Вопреки вашим сомнениям, это вполне приемлемые цифры. Я сообщаю вам это конфиденциально, но наша региональная стратегия совсем не такова, как выглядит на поверхности. Я подготовлю, на конфиденциальной основе, разумеется, меморандум о намерениях».

—А теперь — на Балканы, к одному советскому сателлиту, лояльному Москве и готовому вцепиться нам в глотку... Полное безумие!

«Господин премьер-министр, ограничения на продажу вооружений вашей стране не могут быть сняты в одночасье. Но они без труда могут быть обойдены. Я вижу весьма обширные и конкретные достоинства в идее нашего с вами сотрудничества. „Оборудование“ может и будет переправлено через одну из североафриканских стран. Ее режим считается враждебным нам, но с его лидером я, скажем неофициально, недавно и неоднократно встречался. Строго между нами. В настоящее время идет формирование новых геополитических блоков».

—Идет формирование! — взорвался Беркуист. — Самоубийство! Гарантия длительной нестабильности и моря крови, как в Йемене. Слушайте!

«Возникновение новой великой независимой страны, уважаемый господин Сирах Боль Шазар, получает незаслуженно медленное признание. Однако вы можете рассчитывать на негласную поддержку нашего правительства. Мы понимаем необходимость твердых и решительных мер, когда речь идет о внутренних подрывных силах. Вы можете быть уверены в том, что запрашиваемые вами средства будут отпущены. Трансферт трехсот миллионов долларов продемонстрирует законодательной ветви правительства США степень нашего доверия к вам».

—И последнее, — прошептал президент. Морщины на его лице стали заметнее, он выглядел совсем изможденным. — Новоиспеченный африканский безумец.

«Мы будем говорить откровенно и совершенно конфиденциально, генерал-майор Халафи. Мы с одобрением относимся к вашей идее проникновения на север к Проливам. Наши так называемые союзники в этом регионе оказались слабыми и недееспособными, но отход от них, учитывая существующие договоры, естественно, должен быть очень постепенным. Процесс обучения всегда идет с большими трудностями. Переобучение же тех, кто погряз в своем невежестве, является головоломной шахматной партией. По счастью, эту партию разыгрывают люди, которые понимают ситуацию. Вы получите свое оружие. Салом, мой воинственный друг!»

Услышанное произвело буквально парализующий эффект. Майкл ничего не мог понять. В тайне от всех, вопреки интересам Соединенных Штатов создавались союзы, в нарушение существующих договоров шли консультации о новых соглашениях, давались гарантии на миллиарды долларов — затраты, которые никогда бы не санкционировал конгресс и не потерпел бы налогоплательщик, принимались военные обязательства, аморальные по существу, оскорбляющие национальное достоинство и к тому же провокационные. Перед Хейвелоком предстала картина действий выдающейся личности, где расколовшееся сознание решало одновременно множество проблем глобального характера, каждая из которых несла в себе смертельный заряд.

Постепенно к Майклу вернулась способность рассуждать. Но первый вопрос, на который он хотел получить ответ немедленно, имел отношение к нему лично. Он снял наушники и повернулся к президенту.

— Коста-Брава, — хрипло произнес он. — Почему? Почему «не подлежит исправлению»?

— К первому я имею отношение, но не отдавал приказа о втором. Насколько мы смогли определить, официального решения по этому вопросу не принималось.

— "Двусмысленность"?

— Да. Но мы не знаем, кто это. Однако должен вам сказать, позже я подтвердил распоряжение.

— Почему?

— Потому что вспомнил текст присяги, которую вы давали, поступая на правительственную службу.

— Что именно?

— Отдать за страну жизнь в случае необходимости. Любой из нас готов пожертвовать жизнью, и вы знаете об этом не хуже меня. Видимо, не стоит напоминать, что многие тысячи отдали свои жизни даже в тех случаях, когда эта необходимость была весьма сомнительной.

— Следовательно, необходимость моей жизни или, вернее, моей смерти вопросов не вызывала?

— В то время, когда я отдавал распоряжение, — нет.

Майкл затаил дыхание и спросил:

— А женщина из Чехословакии? Дженна Каррас?

— О ее смерти никто никогда не помышлял.

— Но это же не так!

— Мы не помышляли.

— "Двусмысленность"?

— Очевидно.