Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майкл проглотил комок в горле.
— Спокойный уход в иной мир исключается.
— Да он просто не в моде, — ответил Беркуист.
— Кто такой Парсифаль?
— Мы не знаем, так же как и о «Двусмысленности».
— Ничего не знаете?
— Только то, что они как-то связаны между собой.
— Минуточку!
— Вы повторяетесь.
— В ваших руках Мэттиас. Вы разыгрываете здесь сложные сцены, разгадываете шарады. Влезьте к нему в голову! У вас сотни медицинских препаратов! Используйте их все, но узнайте правду!
— Вы полагаете, мы не пытались? Не осталось ничего в анналах фармакопеи, что не было бы использовано... или не используется. Он исключил реальность из своего сознания; он убедил себя, что действительно вел переговоры с милитаристами в Пекине и Москве. По-иному он и не может. Фантазии Мэттиаса — его новая реальность. Они служат ему защитой.
— Но Парсифаль существует, он-то — не фантазия! У него есть лицо, глаза, какие-то признаки. Антон должен был хоть что-то сказать!
— Ничего. Вместо этого он описывает — и весьма точно — внешность известных экстремистов из высших кругов Москвы и Пекина. Вот кого он видит под воздействием препаратов или без них, когда речь заходит об этих документах. Его мозг, этот исключительной силы инструмент, — теперь так же хорошо служит ему для самозащиты, как раньше — для убеждения простых смертных.
— Абстракции! — воскликнул Хейвелок.
— И это вы уже говорили.
— Но Парсифаль — это реальность! Он существует! Он же держит вас под дулом пистолета!
— Да, именно так я и сказал.
Майкл подбежал к столу и с силой ударил кулаком по его крышке.
— Я не могу в это поверить!
— Хотите верьте, хотите нет, — заметил президент, — но вот этого больше не делайте. Здесь установлен какой-то прибор, реагирующий на сильный звук вне беседы. Если я сразу не заговорю, дверь откроется и вы можете расстаться с жизнью.
— Боже мой!
— Правда, как избиратель вы меня не интересуете. В будущем — если оно, разумеется, у нас есть — я баллотироваться не собираюсь. Третий срок президентства по Конституции не предусмотрен.
— Вы, кажется, пытаетесь острить, господин президент?
— Не исключено. Когда вы станете старше, юмор в подобных ситуациях и вам, возможно, станет доставлять некоторое утешение. Если, конечно, доживете, при нынешних обстоятельствах. В чем я не уверен. Впрочем, теперь я ни в чем не уверен. Миллионы потрачены на обустройство этого острова в обстановке необычайной секретности. Сюда приглашены самые крупные психиатры страны. Может, все это впустую? Не знаю. Я знаю только одно: мы зашли в тупик.
Хейвелок плюхнулся на стул, стоящий с краю, и тут же охнул, понимая, что совершил бестактность, позволив себе сесть в присутствии президента без приглашения.
— Ничего страшного, — успокоил его тот. — Я ведь все равно приговорил вас к расстрелу. Не забыли?
— Не забыл, но до сих пор не понимаю за что. Вы сказали, что я обнаружил что-то, какую-то трещину в какой-то структуре. И если меня не остановить, то вот это, — Майкл кивнул на экран, — будет передано в Москву или Пекин.
— Не будет, а может быть передано. Мы не имеем права допустить и малейшей тени беспокойства со стороны Парсифаля. Испугавшись, он непременно бросится в Москву. Думаю, вы догадываетесь — почему.
— Он связан с Советами. Свидетельства против Дженны и вообще все, что случилось в Барселоне, не могло произойти без участия русской разведки.
— КГБ отрицает это. Некто из Комитета госбезопасности опроверг все официально. В соответствии с сообщениями Консопа и докладом подполковника Лоренса Бейлора этот человек встречался с вами в Афинах.
— Ростов?
— Да. Он не знал, что именно опровергает, но мы поняли из его слов, что связь, которая существует с Вашингтоном, не санкционирована официально. Нам показалось, что он обеспокоен, хотя и не подозревает, насколько серьезно обоснована его тревога.
— Да, у него есть мотивы для беспокойства. Ростов не сказал, что за этим может стоять ВКР?
— А это что еще за дьявольщина? Я не специалист в вашей области.
— Военная контрразведка. Ответвление КГБ, элитарная структура, приводящая в ужас всех, у кого осталась хоть капля разума. Может, я проник туда? — Майкл задумался и отрицательно качнул головой. — Нет, этого не может быть. Я столкнулся с ними в Париже, уже после Коль-де-Мулине. С офицером ВКР из Барселоны, который выслеживал меня. Но меня объявили «не подлежащим исправлению» еще в Риме, задолго до Парижа.
— Так решил «Двусмысленность», — сказал Беркуист, — а не я.
— Но по тем же причинам. Я цитирую вас... сэр.
— Да, — президент наклонился вперед и добавил со значением: — Это все — Коста-Брава.
Та ночь на Коста-Брава. Горечь и гнев вновь нахлынули на него. Майкл не смог сдержаться.
— Коста-Брава была подделкой! Фальшивкой! Мной воспользовались как мальчишкой, а затем прихлопнули печатью «не подлежит исправлению»! И вы прекрасно знали об этом. По вашим словам, вы «были частью операции»!
— Вы видели, как на пляже убили женщину.
Хейвелок вскочил и крепко сжал спинку кресла.
— Это что, еще одна попытка шутить, господин президент?
— Я крайне далек от всякого веселья. В ту ночь на Коста-Брава никого не должны были убивать.
— Никого! Боже! Но вы сделали это! Вы, Брэдфорд и эти ублюдки из Лэнгли, с которыми я разговаривал из Мадрида! Не говорите мне о Коста-Брава! Я был там! И вы несете ответственность! Вы все!
— Мы задумали операцию, мы начали ее, но не мы ее закончили. И это, мистер Хейвелок, сущая правда.
Майклу хотелось подбежать к экрану и разодрать к чертовой матери эту проклятую картинку. Но тут в его памяти всплыли слова Дженны:
«Не одна операция, а две». И он тогда же добавил: «Перехвачена. Изменена».
— Минуточку, — воскликнул он.
— Потрудитесь найти иное выражение.
— Подождите, пожалуйста. Вы все это затеяли, но кто-то без вашего ведома перехватил идею, перекроил по-своему, поменял все нитки и сплел совсем иное...
— Подобные выражения не входят в мой лексикон.
— Но они же предельно ясны: вы пытались соткать ковер, на котором должны быть изображены лебеди, но неожиданно для вас на ткани появились грифы.
— Принимаю ваше пояснение. Именно это и произошло.
— Дерьмо! Прошу меня извинить.
— Я из Миннесоты и перелопатил дерьма больше, чем вам довелось его видеть. Правда, большая часть этой деятельности пришлась на Вашингтон. — Беркуист еще сильнее склонился вперед и спросил: — Ну теперь-то вы понимаете?