Святой Грааль - Юрий Никитин

Дракон растопырил крылья, парил довольно, на улетающеголебедя лишь повел глазом. Так лев не обращает внимания на глупых коз, чтобуквально наступают на царя зверей, когда он дремлет после обильного ужина.Томас прикинул общий вес стаи, дракон явно переел в охотничьем азарте, дажезадышал тяжело, теперь не надо кормить хотя бы час...

Он перевел дыхание, впервые решился оторвать взгляд отстрашной рогатой морды. По бокам летящего дракона проскальзывали плотныеоблака, иногда крылатый зверь поднимался выше, Томас потрясенно рассматривалвнизу белое поле, похожее на снежное. Обожравшийся дракон забывал махатькрыльями, медленно снижался, по бокам возникали поднимающиеся снизу клочьятумана. Иной раз настолько плотного, что крылья скрывались полностью.Оглянувшись, Томас однажды не узрел хвоста. Туман скрыл даже опасно близкуюголову: Томас торопливо вытащил кус мяса и держал в протянутой руке. Если ицапнет, то откусит пальцы, но не сожрет всего...

Дракон провалился из облаков, внизу проплывали долины,редкие леса, серебристыми змейками вилюжились реки. Томас смутно удивлялся, чтоСоздатель так причудливо расставил горы и долины, провел реки, подумалозабоченно, что скоро переведутся добротные карты, ибо драконы исчезают, недавая потомства, а как иначе составить точную карту, если не с загривкадракона?

Иногда дракон совсем забывал махать крыльями. Земляприближалась, Томас переползал на шею, втыкал кинжал. Дракон вздрагивал, словнопросыпаясь, панически хлопал кожистыми парусами, словно перелетающая с заборана забор курица.

Земля стремительно удалялась, Томаса распластывало. Уже нетрясся, в пораженной ужасом душе проклюнулись зернышки восторга. Христианин, оноказался в языческом мире, который еще предстоит очищать огнем и мечом отведьм, магии, драконов, домовых, троллей... Так и сейчас рогатая нечистьвот-вот хряпнется в небесную твердь, расплющит воина Христова, оставив нанебосводе лишь мокрое место. Томас опасливо посматривал наверх, страшасьзацепиться за небесные гвозди, которыми прибита твердь — серебряные шляпкигвоздей видны только ночью...

Совсем расхрабрившись, он рискнул оторвать руку отвыступающего перед ним костяного валика, бережно погладил мешочек у пояса свыступающим боком драгоценной чаши. С нами Бог и кровь Христова! Даже еслидракон сотворение дьявола, то сейчас служит добру. Высшая сила Христа в том,что не всегда обязательно убивать врага, все священники это твердят. Заставитьслужить себе — высшая доблесть воина крестоносного войска за освобождение ГробаХристова. Но ежели сарацина убивать не обязательно, то дракона тем более —зверь не человек, он всегда невинен, даже самый лютый не ведает, что творит,даже акулы невинны, их такими сотворил Господь...

Томас сложил пальцы щепоткой, намереваясь украдкойперекрестить спину, на которой сидел, вдруг заколебался. А если творениедьявола вспыхнет адским пламенем и рухнет как факел? Ангелы могут и не подхватитьверного воина Христова: заняты или не заметят, у Пречистой Девы на руках малыйребенок, так что шмякнется с высоты в одну-две мили, а чаша опять закатитсякуда-нибудь.

Он торопливо развязал узлы, вытаскивать чашу не стал — сунулруку в мешочек. По кончикам пальцев пробежала щекотная дрожь. Выпуклый боксловно узнал, потеплел от прикосновения защитника, верного рыцаря.

Томас вздохнул, завязал веревку туже, нахохлился и сунулладони под мышки. Ветер пробирает до костей, и хотя в доспехах защищен как в собачьейбудке, но в щели дует, у дракона-то шкура толще!

Небо во всю ширь было синее, справа и слева, спереди исзади. Далеко слева протянулась вереница гусей, но дракон то ли не заметил, толи был сыт. Справа тоже наметилось странное пятнышко, Томас, однако, слишкомпродрог, чтобы всматриваться внимательно, но пятнышко приблизилось, рыцарьразглядел длинный расписанный всеми красками ковер — очень мохнатый. В середкесидел согнувшись человек в тюрбане, тоже явно замерз: согнулся, зябко кутаетсяв цветной халат. Ковер, колыхаясь, как толстая мохнатая гусеница, полз почтитем же курсом, но дракон летел намного быстрее. Томас рассмотрел смуглоеусталоелицо,человекпроводилих завистливо-безнадежным взглядом. У Томаса на мигвозникло желание показать ему конец веревки, как делали грубые моряки, обгоняядругое судно, но врожденное благородство рыцаря не позволяло грубых жестов, даи пальцы озябли так, что не свернули бы даже фигу, тем более не удержали быверевку.

Человек на ковре летел чересчур низко: несколько ворон,злобно каркая, погнались за летящим ковром, но человек лишь втянул голову вплечи и сгорбился еще больше, зябко натягивая халат на уши. Вороны, прогнавврага со своей земли, отстали, начали ходить кругами, как гордые орлы.

Дракон летел и летел, Томас устал, замерз и проголодался какволк. Калика уронил голову на грудь, упершись подбородком, висел без движения.Он оставался бледным, словно мертвец. Томас снова отвернулся со вздохом, ужепривычно то хватаясь за выступы, то распластываясь под тяжестью.

Так они летели до полудня. Калика не приходил в себя, хотякорчи отпустили. Дважды Томас поправлял дракона: тот, как слепой на один глазконь, упорно пытался свернуть и летать по кругу, но Томас следил за солнцем,благо чаще всего летели выше облаков. Делал поправку на движения самого солнца,которое Божьим повелением встает на востоке, тащится через небесную твердь дозапада, где уходит в нору, а за ночь его перетаскивают по всему подземельюпроклятые грешники к земному краю на востоке. За лето устают, осенью волочатвсе медленнее, а зимой вовсе двигаются как сонные мухи, так что весной уПовелителя подземного мира терпение рвется, он швыряет тащильщиков в гееннуогненную, а в упряжку пристегивают свеженьких. Возможно, в новой упряжке будетсэр Горвель с сарацинами.

Дракон лишь однажды повернул голову, Томас ловко зашвырнулдва куска в пасть, а третий полетел мимо: дракон в этот момент началотворачиваться. Томас выругался, провожая сожалеющим взглядом увесистый ломоть.В желудке тихонько шевельнулось, жалобно квакнуло.

Томас поерзал: вроде бы нелепо обедать, сидя на летящемдраконе, но есть хотелось взаправду, а проклятый дракон чавкает так, что уТомаса рот наполняется слюной.

Он развязал один мешок, другой, отыскал узел с турьимипеченками. Вытащил одну трепещущую, словно живую, скользкую. Пришлось пальцывгатить, кровавя, в самую середку, чтобы не выронить. Зубы сами с хрустомвпились в сочную мякоть, кровь брызнула на руки, но Томас уже вообразил себя вродном лесу на берегу Дона, когда со свитой верных людей залесуют оленя,разделают на месте, собакам бросят внутренности, а сами торопливо разделят ещетеплую печень!

Он вздрогнул, едва не выронив кусок: сзади раздался хриплыйголос: — Сам жрет... А дракону?

Калика поднял голову, смотрел вроде бы укоризненно, в глазахблестели странные искорки. Томас со счастливым воплем бросился к другу, печеньна ходу сунул в щель, между пластинами, чтобы ветром не сдуло, ухватил за тугосвязанные плечи: