Нарцисс в цепях - Лорел Гамильтон

— Даже если это значит делить меня с другим?

— Я знал, что мы придем к этому вопросу.

Я сама почувствовала, как ложится морщина у меня междубровями:

— Ты знаешь поговорку «слишком хорошо, чтобы бытьправдой»?

Он коснулся пальцами моего лица и чуть подался ко мне,говоря тихо:

— Разве я слишком хорош, чтобы быть правдой, Анита?

Мое имя он шепнул мне прямо в губы, и мы поцеловались.Ласково, нежно, влажно. Сердце его так часто билось под моей рукой, а моебилось у меня в горле, и я забыла, что надо дышать.

Первым отодвинулся он. Я задыхалась, в голове все плыло. Наего лице было выражение — восторга, мне кажется, и того же действия, что оказалпоцелуй на меня.

Только со второй попытки я смогла заговорить.

— Слишком хорошо? Да, определенно.

Он засмеялся — не помню, приходилось ли мне слышать егосмех. Но это был приятный звук.

— Не могу тебе передать, как много для меня значит этовыражение твоих глаз.

— Какое?

Он улыбнулся и вдруг стал донельзя мужчиной — гордым,довольным собой и, как ни странно, почти смущенным. Он дотронулся до моеголица:

— Мне нравится, как ты на меня смотришь.

Эти слова заставили меня опустить глаза, и я покраснела,хоть не подумала ни о чем, хоть сколько-нибудь напоминающем секс.

Он снова засмеялся — удивленная вспышка звука, в которомбыла непередаваемая радость. Он смеялся, как смеются дети, еще не научившиесяскрывать своих чувств. Схватив меня за талию, он закружился по кухне.

Мне бы ему сказать, чтобы поставил меня на пол, но я самасмеялась неудержимо.

— Мне очень неприятно вам мешать, — сказал издверей Донован Риис, лебединый царь, — но я им сказал, что вы нампоможете.

Он смотрел на нас мрачно; его кожа была бледной, почти безскладок, как вода, по которой плавает его вторая форма. Он определенно решил неждать под дверьми.

Я спросила, все еще вися в руках у Мики:

— Помогу вам — в чем?

Он пожал плечами:

— Ничего особенного, только найти нескольких пропавшихальф и попытаться убедить Кадру, королеву кобр-оборотней, что ее Кашьяпа, еесупруг, не мертв, а только пропал вместе с остальными. Беда в том, —продолжал Риис, — что я боюсь, что она права, я думаю, он мертв.

Мика медленно выпустил меня, дав соскользнуть на пол.Интересно, стало ли у меня лицо таким же суровым, как у него. Марианна мнеговорила, что вселенная, она же божество, любит меня и хочет, чтобы ярадовалась. Так почему же каждый раз, когда мне выпадает немножко радости, тутже начинается черт-те что? Указание вселенной, она же божество, казалось оченьясным, и о любви в нем речь не шла.

Донован Риис свернулся в торце моей белой кушетки. Он былодет в синие джинсы, вылинявшие почти добела. Бледно-розовая рубашка повторялаестественные розовые и голубые оттенки его почти прозрачной кожи. Он былкрасив, но не так, как бывают красивы мужчина или женщина, а как бывают красивыкартина или статуя, будто он не совсем настоящий. Может быть, так мне казалось,поскольку я знала, что у него на груди птенцовый пух, но из всех, кто был вкомнате, он казался самым сюрреалистичным.

На подлокотнике дивана рядом с ним сидела высокая женщина сволосами почти такими же белыми. Штаны на ней были из черной кожи, свободнаяблузка розовая, почти как у него — но только почти. Не знаю, запомнила ли бы яэту женщину, если бы остальные две не стояли на коленях у их ног. У второйволосы были светло-желтые под цвет длинного летнего платья. У третьей,брюнетки, они спадали занавесом вокруг темно-синего платья с крошечными белымиромашками. Лебединки, спасенные нами тогда из ночного клуба, смотрели на меняогромными, почти напуганными глазами.

Я узнала только одну женщину, не входящую в свиту лебединогоцаря. Первый раз я видела Кристину в «Кафе лунатиков», когда оно принадлежалоРайне и Маркусу, и Маркус, тогдашний Ульфрик, пытался править всеми оборотнямив городе и стать всеобщим вожаком, согласны остальные или нет. Волосы Кристиныоставались теми же светлыми, короткими, профессиональными. Она была одета втемно-синий деловой костюм. Синяя рубашка была расстегнута у ворота, будто онасняла галстук, хотя я не думаю, что бы это так было. Она уселась на другомконце дивана, где был Донован, оставив на ногах синие туфли. Все остальные былиодеты кто во что, и около входной двери лежала гора обуви.

— Привет, Кристина, сто лет не виделись, — сказалая.

Она посмотрела на меня — не очень дружелюбно.

— Я поражена, что ты запомнила, как меня зовут.

— Я обычно запоминаю тех, кого встречала в напряженныхситуациях.

Ответом на эти слова была едва заметная улыбка.

— Да, мы, кажется, познакомились в не слишком приятныхобстоятельствах.

Донован взял дело в свои руки и представил меня мужчине иженщине, которые сидели между ним и Кристиной. Оба темнокожие. Телосложение уних было самое обыкновенное — среднеамериканское, но глаза были слишкомбольшие, слишком темные, волосы по-настоящему черные. Было в них что-тоэкзотическое, чего нет в чистокровных европейцах. И еще они оба были наудивление похожи, будто мужской и женский вариант друг друга. Звали их Этан иОливия Мак-Нейр соответственно.

Мужчина, сидящий в моем белом кресле, был грузным — не мускулистыми не жирным, а просто большим. Такой пышной бороды я в жизни не видела — густыеволосы покрывали почти все его лицо и шею. Его представили как Буна, и когда онобратил на меня свои темные глазки, я поняла, что он — из тех, кто съел быменя, будь такая возможность. Не волк, не из кошачьих, но с зубами.

Голос у него был рокочущий бас, такой низкий, что почтиболью отдавался в ушах.

— Здравствуйте, миз Блейк.

— Здравствуйте, мистер Бун.

Он покачал головой, и борода потерлась о белую рубашкувзад-вперед.

— Просто Бун, без мистера.

— Здравствуйте, Бун, — сказала я.

Натэниел, Зейн и Черри вносили стулья, чтобы оставшиесячетверо могли сесть — двое мужчин, две женщины. Один был худощав, с золотисто-рыжимиволосами и странно раскосыми зелеными глазами. Он сел на пол и подобралсяпоближе к краю кушетки, будто прятался.

— Это Джилберт, — сказал Донован.

— Просто Джил, — сказал он так тихо, что труднобыло расслышать.

Женщина была высокой, почти шесть футов, широкая в плечах,крепкая на вид. Волосы каштановые, с проседью, убраны с лица в свободный пучок.Лицо без косметики. Она протянула мне руку и пожала так, как редко умеютженщины. Карие глаза были полны тревоги, когда она сказала: