Даниил Хармс и конец русского авангарда - Жан-Филипп Жаккар

Н. Протопласт

спросил однажды дам:

Скажите кто мне даст?

Одна сказала: Я вам дам

(Хармс Д. Собр. произв. Т. 3. С. 139). См. также стих, построенный на тех же созвучиях: «За дам по задам задам» // Воздушные пути (Нью-Йорк). 1963. № 3 (публ. В. Маркова); переизд.: Собр. произв. Т. 1. С. 179.

813

Хармс Д. О том как рассыпался один человек // Cahiers du monde russe et soviétique. Vol. 26/3—4. 1985. P. 302 (публ. Ж.-Ф. Жаккара).

814

Друскин Я. О голом человеке. См. предыдущую часть наст. главы.

815

Друскин Я. О желании. Речь идет о последних словах этого очерка. Относительно мотива желания см. примеч. 172 к наст. главе.

816

По этой теме см.: Jaccard J.-Ph. L'impossible éternité. Réflexions sur le problème de la sexualité dans l'oeuvre de Daniil Harms // Amour et sexualité dans la littérature russe du XXe siècle. Bern: Peter Lang, 1991. P. 214—247 (с публикацией текстов Хармса).

817

В иерархии самодуров он помещается после человека в сером или черном костюме и милиционера. Напомним, что именно дворник придет за писателем в день его ареста (см. примеч. 217 к наст. главе). Эти недочеловеки водятся в изобилии в текстах Хармса; назовем лишь самые показательные случаи: дворника, символизирующего нечистую силу, в стихотворении «Постоянство веселья и грязи» (1933) (Собр. произв. Т. 4. С. 17—18; Избранное. С. 241—242; Полет в небеса. С. 158) или еще того, кто участвует в аресте Пронина и Ирины Мазер во время их любовных ласк в «Помехе» (1940) (Континент. 1980. № 24. P. 289—291; публ. И. Левина), а также: Полет в небеса. С. 348—350.

818

Хармс Д. Макаров и Петерсен // Ceskoslovenská rusistika. 14. 1969 (публ. А. Флакера); а также Грани. 1971. № 81 (публ. М. Арндта); Избранное. С. 57—58 (под названием «Макаров и Петерсон»); Полет в небеса. С. 374—375. Об этом тексте см. также примеч. 172 к наст. главе.

819

Там же.

820

Липавский Л. Исследование ужаса (б. д.) // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 27. 1991. S. 233—247 (публ. Ж.-Ф. Жаккара). Этот текст еще не был опубликован к моменту написания этих строк, и потому мы цитируем по рукописи (ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 61; 21 машинописная страница — без сомнения, копия). Этот текст разделен на 17 пунктов, к которым мы будем обращаться в дальнейших примечаниях.

821

Этот лейтмотив звучит во всем очерке: «В основе страха, вызываемого консистенцией и цветом, лежит страх перед разлитой, неконцентрированной жизнью.

<...> Разлитость жизни выражается в ее равномерном растекании во все стороны, т. е. в отсутствии предпочтительного направления, т. е. симметрии» (там же. Пункт 9). Отсутствие симметрии необходимо связывать с отсутствием центра, присутствие которого необходимо для встречи частей мира.

822

Кровь, которая течет, это отсутствие границ («отличия»), а значит, существования: «Укол, и прорывается интимная связь между стихийной и личной жизнью; кровь устремляется в открывшийся для нее выход, настает ее странное цветение, настает обморок мира, безвременный сон» (там же. Пункт 5; только он один имеет название: «Кровь и сон»).

823

Там же. Пункт 8.

824

Это вызывает содрогание: «Это страх перед вязкой консистенцией, перед коллоидами и эмульсией. Страх перед однородностью, в которой появляются сгущения, тяжи, нити, напряжения зыбкой самостоятельности, структуры» (там же). Вспоминается следующее утверждение Хармса: «Мир, состоящий из чего-то единого, однородного и непрерывного, не может быть назван существующим, потому что в этом мире нет частей, а раз нет частей, то нет и целого» (Хармс Д. <О времени, о пространстве, о существовании>. С. 304). Становится понятно, что страх перед однородностью (или перед желе) тот же, что и перед пустотой и небытием.

825

Липавский Л. Исследование ужаса. Пункт 8.

826

Там же.

827

Липавский непосредственно выражает этот эстетический характер омерзения: «В основе ужаса лежит омерзение. Омерзение не вызвано ничем практически важным, оно эстетическое. Таким образом, всякий ужас — эстетический, и, по сути, он всегда один: ужас перед тем, что индивидуальный ритм всегда фальшив, ибо он только на поверхности, а под ним, заглушая и снимая его, безличная стихийная жизнь» (там же. Пункт 15).

828

В перечне вещей, наводящих страх, который дает философ, после пауков, вшей, клопов, осьминогов, жаб, лягушек, гусениц и т. д., мы находим следующие части тела: живот, зад, женскую грудь, опухоль и нарывы (см.: там же. Пункт 9). Ужасающий или эротический характер той или иной части тела обратно пропорционален степени ее полезности («специализации»). Вот почему (что в достаточной степени напоминает Феллини), чем крупнее эта часть, тем она эротичнее и в то же время — страшнее: «В человеческом теле эротично то, что страшно. Страшна же некоторая самостоятельность жизни тканей и частей тела; женские ноги, скажем, не только средство для передвижения, но и самоцель, бесстыдно живут для самих себя. В ногах девочки этого нет. Именно поэтому в них. нет и завлекательности.

Есть нечто притягивающее и вместе с тем отвратительное в припухлости и гладкости тела, в его податливости и упругости.

Чем неспециализированнее часть тела, чем менее походит она на рабочий механизм, тем сильнее чувствуется ее собственная жизнь.

Поэтому женское тело страшнее мужского; ноги страшнее рук, особенно это видно на пальцах ног» (там же. Пункт 13; приведено полностью).

829

Это верно как относительно его личной жизни (о чем свидетельствуют дневниковые записи), так и его произведений (см.: Jaccard J.-Ph. L'impossible éternité. Réflexions sur le problème de la sexualité dans l'oeuvre de Daniil Harms // Amour et sexualité dans la littérature russe du XXe siècle. Bern, Peter Lang, 1991). P. 214—247. Проблема сексуальности очень часто связана с проблемой сочинительства, как это происходит в стихотворении «Жене» (1930?), которое начинается с неспособности писать, продолжается