Даниил Хармс и конец русского авангарда - Жан-Филипп Жаккар

за каждое слово, записанное или сказанное, хотя бы мысленно: «За каждое праздное слово дадите ответ на Суде» (Друскин Я. Д. Хармс и А. Введенский: Заметки о творческом методе и датировании произведений поэтов (1979) // ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 19). См. также примеч. 221 и 257 к наст. главе.

760

Хармс Д. Трактат более или менее по конспекту Эмерсена. С. 311.

761

Фраза такова: «Предположим, что какой-нибудь совершенно голый квартуполномоченный решил обстраиваться и окружать себя предметами» (там же).

762

Во время первого прочтения этой рукописи мне не удалось разобрать прилагательное «побочная»: «Тут в каждом пункте этой системы может возникнуть побочная система-веточка: на круглый столик захочется положить салфетку, на салфетку поставить вазу, в вазу сунуть цветок» (там же). Существует другой текст Хармса на ту же тему: «Вот я сижу на стуле. А стул стоит на полу. А пол приделан к дому. А дом стоит на земле <...>» (Хармс Д. «Вот я сижу на стуле...» (Б. д.) // ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 315). Немного дальше в наст. главе мы приведем этот текст полностью.

763

Хармс Д. Трактат более или менее по конспекту Эмерсена. С. 311—312.

764

Поскольку мы опубликовали эту часть с двумя пропусками, мы позволим себе процитировать его начало, отмечая курсивом то, что было пропущено: «Один, как обычно, невысокого полета французский писатель, а именно Альфонс Доде, высказал интересную мысль, что предмет к нам не привязывается, а мы к предметам привязываемся. Даже самый бескорыстный человек, потеряв часы, пальто и буфет, будет сожалеть о потере. Но даже если отбросить привязанность к предметам, то всякий человек, потеряв кровать и подушку, и доски пола, и даже более или менее удобные камни и ознакомившись с невероятной бессонницей, начнет жалеть о потере предметов и связанного с ними удобства» (там же. С. 312). Эта тема потери — основная в прозе Хармса: очень часто персонажи теряют то предметы, принадлежащие им, то части их тел (что приводит к их рассеиванию), то, что еще хуже, свою личность. Так происходит, например, в случае с Кузнецовым в тексте без названия 1935 которому на голову падают кирпичи, и с каждым новым ударом он теряет кусочек памяти и, следовательно, — кусочек фразы, которую он произносит, и последние вразумительные слова которой (впоследствии он теряет дар речи) таковы: «Ну кто же я?» (Хармс Д. «Жил был человек...» // Русская мысль. 1985. № 3550. 3 января. Литературное приложение. № 1; публ. Ж.-Ф. Жаккара под псевдонимом «И. Петровичев»). Мы вернемся к этому тексту в 4-й главе. Нам кажется, что мы не ошибемся, предложив прочесть с этой точки зрения «Потери», в которых мир кажется ускользающим сквозь пальцы бедняги Андрея Андреевича: «Андрей Андреевич Мясов купил на рынке фитиль и понес его домой.

По дороге Андрей Андреевич потерял фитиль и зашел в магазин купить полтораста грамм полтавской колбасы. Потом Андрей Андреевич зашел в молокосоюз и купил бутылку кефира, потом выпил в ларьке маленькую кружечку хлебного кваса и встал в очередь за газетой. Очередь была довольно длинная, и Андрей Андреевич простоял в очереди не менее двадцати минут, но когда он подходил к газетчику, то газеты перед самым его носом кончились.

Андрей Андреевич потоптался на месте и пошел домой, но по дороге потерял кефир и завернул в булочную, купил французскую булку, но потерял полтавскую колбасу.

Тогда пошел прямо домой, но по дороге упал, потерял французскую булку и сломал свое пенсне.

Домой Андрей Андреевич пришел очень злой и сразу лег спать, но долго не мог заснуть, а когда заснул, то увидел сон: будто потерял зубную щетку и чистит зубы каким-то подсвечником» (Хармс Д. Потери / Избранное. С. 56; Полет в небеса. С. 373). См. также текст «Скасска», упомянутый в примеч. 218 к наст. главе. Тема потери связана с темой бессилия как творческого, так и полового:

«Лев Маркович (подскакивая к даме). — Разрешите!

Дама (отстраняясь ладонями). — Отстаньте!

Лев Маркович (наскакивая). — Разрешите!

Дама (пихаясь ногами). — Уйдите!

Лев Маркович (хватаясь руками). — Дайте разок!

Дама (пихаясь ногами). — Прочь! Прочь!

Лев Маркович. — Один только пистон!

Дама (мычит, дескать, «нет»).

Лев Маркович. — Пистон! Один пистон!

Дама (закатывает глаза).

Лев Маркович (суетится, лезет рукой за своим инструментом и вдруг оказывается, не может его найти).

Лев Маркович — Обождите! (Шарит у себя руками). Что за чччорт!

Дама (с удивлением смотрит на Льва Марковича).

Лев Маркович. — Вот ведь история!

Дама. — Что случилось?

Лев Маркович. — Хм... (смотрит растерянно во все стороны).

Занавес

1934».

(Хармс Д. Обезоруженный, или Неудавшаяся любовь. Трагический водевиль в одном действии // Amour et sexualité dans la littérature russe du XXe siècle: (Actes du colloque de l'Université de Lausanne). Bern: Peter Lang, 1991. P. 239—240; публ. Ж.-Ф. Жаккара). Этот текст входит в один из предполагаемых сборников писателя; см. по этому поводу конец примеч. 43 к наст. главе. Мы вернемся к теме творческого бессилия немного дальше.

765

Хармс Д. Трактат более или менее по конспекту Эмерсена. С. 312. Речь идет о конце третьей части.

766

Там же. Мы встречаем точно те же идеи в первой части текста, упомянутого выше (см. примеч. 156 к наст. главе):

«1. Цель всякой человеческой жизни одна: бессмертие.

2. Один стремится к бессмертию продолжением своего рода, другой делает большие земные дела, чтобы обессмертить свое имя, и только третий ведет праведную и святую жизнь, чтобы достигнуть бессмертия как жизнь вечную.

3. У человека есть только два интереса: земной — пища, питье, тепло, женщина и отдых, и небесный — бессмертие» (Хармс Д. «Цель всякой человеческой жизни одна...»).

767

Хармс Д. Трактат более или менее по конспекту Эмерсена. С. 312. Речь идет о конце текста.

768

Липавский Л. Разговоры.

769

Там же.

770

Хармс Д. Мыр. Этот текст приведен полностью в конце предыдущей главы.

771

Там же.

772

Возьмем, к