Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах

Стефания подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. Несколько мгновений длилось молчание, потом тень грустной улыбки коснулась ее изысканных губ, но это было единственное выражение чувств, которое он увидел.

– Как ее зовут? – спросила после паузы Стефания.

– Дебора.

– Просто Дебора? – ее голос был ровен, лицо спокойно.

Стефания всегда умела находить то главное, что скрывалось за звуками слов. Не утратила она этой способности и теперь.

– Дебора Вольх, – ответил Карл.

– Кажется, – чуть нахмурилась Стефания. Это было уже второе чувство, отразившееся на ее лице, – у Гедеона Чалого есть дочь. Ей должно быть теперь год или два.

– Уже тридцать один, – мягко сказал Карл.

– Значит, прошло так много лет… – ее лицо снова было безмятежно. – Как ты жил все эти годы?

– Я шел, – сердце вновь наполнилось болью и черной кровью. Боль, ненависть… К кому? К чему? И ярость, которую не на кого обрушить.

– Ты шел, – эхом откликнулась она. – Куда?

– Никуда.

– Тебе было жаль меня, Карл?

– Жалость неподходящее слово, – возразил Карл. – Мне тебя не хватало.

– Извини, – чуть улыбнулась Стефания, и ее лицо на мгновение ожило, так что Карл едва не задохнулся от чувства узнавания. Прежняя боль становилась новой болью.

– Извини, – сказала Стефания. – Я знаю, но женщины… Ты должен знать, какими мы можем быть.

Карл молчал, ему нечего было сказать.

– Это она? – неожиданно спросила Стефания, поднимая глаза к небу. Вот теперь в ее голосе появилось настоящее чувство.

Почти настоящее.

– Возможно, – ответил Карл, тоже посмотрев в небо. – Я не могу различить отсюда. Слишком высоко.

Положа руку на сердце, он не был уверен, что смог бы отличить настоящую птицу от оборотня, даже летай она много ниже. А на такую удачу, чтобы орлан подлетел к нему совсем близко и оставался рядом так долго, как надо для уверенного узнавания, Карл и вовсе рассчитывать не мог. И все-таки, сердце говорило, «да», а своему сердцу он привык доверять.

– Слишком высоко, – повторил он.

– Я тоже не могу, – с сожалением в голосе сказала Стефания. – Но хотелось бы думать, что это она.

– Ты знала, – Карл не спрашивал, сомнений после этих слов не осталось.

– Да, – не отрывая взгляда от высокого неба, сказала Стефания. Ее голос звучал ровно. – Я хотела рассказать, но, видимо, не успела.

– Жаль. – Что еще мог сказать Карл?

Судьба.

– Не жалей, – Стефания опустила взгляд, и теперь ее синие глаза снова смотрели в глаза Карла. – Что случилось, то случилось. Ведь так?

– Это мои слова, – признал Карл.

Судьба.

– Твои, – ее губы чуть дрогнули, намекая на улыбку. – Куда ты направляешься?

– Я иду к Воротам Саграмон.

– Зачем?

Зачем? Отличный вопрос. Зачем он идет к Саграмонским Воротам? В чем смысл этого поступка?

Однажды Иннокентий Мальца спросил своих учеников, рассевшихся перед философом на застеленном соломой земляном полу: «Откуда мы знаем, что то, что мы знаем, истинно?» Возник диспут, но профессор не вмешивался, позволив студиозусам говорить все, что те хотели и могли сказать. Он сидел молча на скамье, поставленной на невысокий помост, кутался в свой изношенный плащ, едва ли способный согреть немощное тело – стояла зима, и было очень холодно – смотрел и слушал, и, возможно, обдумывал услышанное. Во всяком случае, много времени спустя кое-что из сказанного в тот день Карл нашел в последней книге Мальца. Впрочем, философ подверг наивные разглагольствования студиозусов столь изощренному анализу и интерпретации, что узнать исходные мысли было совсем непросто, но память не подвела Карла и на этот раз.

Сам он в споре не участвовал. Он так же, как и мэтр Мальца, молча наблюдал за другими диспутантами, слушал внимательно, однако ему самому сказать было нечего. Означало ли это, что Карл не умел облечь мысли в подобающие случаю слова? Или что у него наблюдался недостаток самих мыслей? А может, его воображение было недостаточно развито? Вероятно, нет. Дело в другом. Мнение Карла было удручающе тривиально, чтобы высказывать его вслух. В этом смысле, он мало чем отличался от тех простых людей, которые, как и животные, жили, полагаясь лишь на свои чувства, и не задавались вопросами, отнюдь не вытекающими из опыта их жизни. Тепло и холод, боль и довольство, солнце, луна и земля, вода и огонь – что могло быть материальней и естественней этих сущностей? Какое недоверие к истинности знания, дарованного человеку его пятью чувствами, могло возникнуть, пока хозяин этих чувств оставался в тех пределах, в коих ничто не противоречило тяжелому опыту поколений? Следовало ли, в таком случае, заменять устоявшуюся картину мира, сложными теориями, в которых реальность представала то грезами богов, то эманациями тонких сущностей?

Диспут длился с полудня до полудня и завершился самым естественным образом. Истощившиеся физически диспутанты просто не могли уже продолжать его далее, но истина, которая должна была, по уверениям мудрецов, родиться в споре, так им и не открылась. Возможно, ответа на вопрос Иннокентия Мальца не существовало вовсе.

«Вероятно, – подумал тогда Карл, – существуют вопросы, ответы на которые следует искать не разумом, а душой. Что говорит сердце, то и есть истина».

Эта давняя история вспомнилась теперь Карлу неспроста. Стефания задала вопрос, которым и сам он не раз и не два задавался в прошедшие четыре месяца. Зачем? Для чего он теперь идет к Воротам Саграмон, и должен ли он вообще туда идти? Много вопросов. А на самом деле, всего один, зато из тех, ответить на которые разум бессилен. Существует ли для него, Карла Ругера, свобода воли?

В тот момент, когда он усомнился в справедливости утверждения, что его судьба – дорога, что в свою очередь, всегда предполагало, что лишь Хозяйка Судьба направляет его по бесконечным тропам ойкумены, Карл оказался один на один с какой-то иной, неведомой ему силой, которую и заподозрил в некоем неизвестном пока умысле. Ирония, однако заключалась в том, что, бросив – вольно или нет – Кости Судьбы и обретя, казалось бы, абсолютную свободу, Карл обнаружил себя идущим по неверной земле, где всюду, куда он мог поставить ногу, могли оказаться зыбь или топь. В результате, он нашел себя в ситуации полной неопределенности. Разум не в силах был определить, что верно, а что нет. Где заканчивается случай и начинается план? Где собственная воля Карла торит путь к цели, им же и выбранной, а когда его, Карла Ругера, ведет вперед невидимый кукловод, продвигая по полю жизни, как шахматную фигуру? Но там, где оказался бессилен здравый смысл, Карл, как уже бывало с ним в прошлом, решил довериться чувству. И не ошибся. Решение созрело подспудно, как зреют сыры в чанах или вино в бочках, и интуиция приняла его без возражений. Карл решил не спрашивать себя, зачем идет к Воротам Саграмон, но, тем не менее, пойти туда и посмотреть, что из этого выйдет. В то же время, он положил не спешить с путешествием, предоставив случаю и стечению обстоятельств определить, когда следует отправиться в дорогу. И еще, он понял, что пойдет один, а почему так и зачем, спрашивать свое сердце не стал.