Олимп - Дэн Симмонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зевс на Итаке, – отвечает Ахилл в то время, как повозка набирает высоту, покидая твердыню и сумеречный остров, наполненный рёвом и воем невидимых чудищ. – Одиссей мне сам говорил, что хранит свой лучший лук на родине, в секретном чертоге над сундуками, полными благовонных одежд. В лучшие дни я навещал хитроумного и видел эту диковину. Никто иной не может справиться с тетивой – так по крайней мере уверял меня Лаэртид; сам-то я не пробовал. И потом, это в его стиле – развлекаться после вечерних возлияний стрельбой по топорищам. А уж если нашлись охотники искать руки соблазнительной Пенелопы, герою будет куда приятнее целиться по живым мишеням.
– Дом Одиссея, Итака, – бурчит себе под нос Гефест. – Гера отлично знала, где спрятать усыплённого мужа. Ты хоть представляешь себе, что сделает Громовержец, если мы его там разбудим?
– Нет, но мы это выясним, – говорит быстроногий. – Можешь квант-телепортировать нас прямо на ходу, из повозки?
– Сейчас увидишь, – отзывается карлик. В ту же секунду человек и бог исчезают. Опустевшая колесница продолжает лететь на северо-запад над Бассейном Эллады.
– Это не Сейви.
– Разве я утверждал обратное, друг Никого?
Харман замер на металлическом помосте гроба, якобы парящего в полной пустоте более чем в пяти милях над землёй, за сотню ярдов от северного склона Джомолунгмы, и таращил глаза – хотя менее всего на свете желал бы этого – на застывшее лицо и нагое тело юной Сейви. Просперо стоял позади, на железных ступенях. Снаружи грозно ревел ветер.
– Очень похоже на неё, – признал девяностодевятилетний, пытаясь унять биение сердца. Высота и близость прекрасного трупа внушали чувство уязвимости, от которой делалось дурно. – Да, но Сейви уже нет, – прибавил мужчина.
– Ты уверен?
– Провалиться на месте, ещё бы. Твой Калибан прикончил её у меня на глазах. А после мы с Даэманом наткнулись на окровавленные объедки. Старуха давно мертва. И я никогда не видел её такой молодой.
Обнажённая женщина, лежавшая на спине в хрустальном саркофаге, прожила от силы три-четыре года после первой Двадцатки. А Сейви была… древней как мир. Харман помнил, как он и его друзья – Ханна, Ада, Даэман – поразились при виде морщин, седых волос, дряхлого тела. Ни один из людей старого образца не встречался с явными приметами преклонного возраста ни до того, ни после. Хотя конечно: теперь, когда лазарет и его целебные баки уничтожены, к подобным зрелищам придётся привыкать.
– Почему же мой Калибан? – возразил Просперо. – Уже не мой. В ту пору, когда случай свёл вас на орбитальном острове примерно девять месяцев назад, сей гоблин – нечестивый выродок Сикораксы, узник и раб Сетебоса, – принадлежал одному себе.
– Это не Сейви, – повторил Харман. – Такого не может быть.
Он с усилием поднялся по лестнице, грубо задев по дороге старца в синем халате, однако, прежде чем скрыться в отверстии гранитного потолка, помедлил и тихо спросил:
– Она жива?
– А ты потрогай, – предложил Просперо. Муж Ады попятился.
– Не буду. Зачем?
– Спустись и потрогай её, – изрёк маг, чья голограмма, проекция или как её там, опять оказалась у самого гроба. – Ведь нет иного способа узнать, умерла ли эта женщина.
– Уж лучше я поверю тебе на слово, – сказал мужчина, не трогаясь с места.
– Но я не давал слова, друг Никого. Разве слышал ты моё суждение о том, жива она или спит или здесь – лишь бездушное подобие из воска? Однако попомни, Харман из Ардиса: если только наша красавица окажется настоящей, если она проснётся, вернее, ты её разбудишь, и если вам доведётся потолковать по душам с этим восставшим из усыпальницы духом, ты обретёшь ответы на самые насущные вопросы.
– В каком смысле? – проговорил избранник Ады и, как ни тянуло его убежать, спустился на пару шагов.
Просперо молча поднял хрустальную крышку прозрачного саркофага.
Никакого запаха разложения. Харман изумлённо ступил на железную площадку, затем обошёл гроб и встал подле мага. Подобно всем людям прежнего образца, он в жизни не видел покойников, за исключением нескольких мимолётных взглядов на безволосые тела в целебных баках на острове Просперо. Разумеется, речь не о последних месяцах, когда колонисты во множестве погребали своих товарищей и наизусть заучили ужасные приметы смерти: бледность и трупное окоченение, запавшие во тьму глаза, холодная плоть. Так вот эта женщина – эта Сейви – не проявляла ни одного из перечисленных признаков. Кожа казалась мягкой, полной жизни. Нежно-розовые, почти алые губы соперничали в яркости с твёрдыми сосками. Чудилось, что длинные ресницы вот-вот шелохнутся, глаза откроются…
– Прикоснись, – повелел седовласый старец.
Харман протянул дрожащую ладонь – и тут же отдёрнул её как ужаленный. Тело незнакомки окружало хрупкое, но твёрдое, проницаемое, но вполне осязаемое силовое поле, воздух под которым был гораздо теплее, чем снаружи. Мужчина попытался снова: пальцы уловили на шее едва заметный трепет, будто бы от крыльев мотылька. Будущий отец положил руку между тяжёлыми полушариями. Да, сердце билось, хотя и ужасно медленно, совсем не похоже на глухие удары в груди спящего человека.
– В подобной колыбели, – тихо промолвил Просперо, – покоится твой друг Никто. В ней тоже застывает время. Но если саркофаг Одиссея должен исцелить его за три дня, чем и занимается прямо сейчас, то здешний хрустальный гроб стал прибежищем своей хозяйке на четырнадцать с лишним веков.
Харман опять отдёрнул руку, словно его укусили.
– Невероятно.
– Да? Ну, тогда разбуди её и спроси.
– Кто она? – не унимался муж Ады. – Ведь это не может быть Сейви.
Старец улыбнулся. Внизу, под ногами, снежные тучи сбивались к северному горному склону, облепляя пол и стены прозрачной гробницы.
– Ну да, не может, верно? – загадочно произнёс маг. – Я знал её под именем Мойры.
– Мойра? В честь которой назвали это место – Тадж Мойра?
– Конечно. Здесь её усыпальница. По крайней мере здесь она спит. Да будет тебе известно, друг Никого, что Мойра – постчеловек.
Мужчина снова попятился от саркофага.
– "Посты" уже… Их больше нет. Мы с Даэманом и Сейви сами видели, как их мумифицированные, обглоданные Калибаном тела плавали в гнилостном воздухе на твоём орбитальном острове.
– Она последняя, – кивнул Просперо. – Сошла с полярного кольца более полутора тысяч лет назад. Доводилась возлюбленной супругой Ахману Фердинанду Марку Алонцо Хану Хо Тепу.
– А это ещё кто?
Тучи окутали основание Таджа плотной пеленой, и Харман почувствовал себя немного уверенней, обнаружив под ногами сизую мглу вместо головокружительной пустоты.
– Просвещённый потомок того самого первого Хана, – пояснил седовласый старец. – Он царил на Земле – верней, на том, что от неё осталось, – долгих пятнадцать веков назад. Этот временной саркофаг правитель создавал для себя, но, воспылав страстью, уступил его Мойре.