Олимп - Дэн Симмонс

– Хромой покровитель огня, усердный ремесленник на службе у более благородных олимпийцев, что ты видишь, взирая на этого кратковечного?

– Идиота траханого, – хмыкает калека.

– А вот я вижу квантовую сингулярность, – кидает Никта. – Чёрную дыру вероятностей. Тысячи уравнений с одним и тем же трёхбалльным решением. Отчего это, кузнец?

Гефест ещё раз хмыкает.

– Ещё щенком, почти личинкой, его мать Фетида, та, что со спутанными водорослями на грудях, держала надменного отпрыска в небесном квантовом пламени. Вероятность его погибели: день, час, минута и способ – стопроцентна, и поскольку не подлежит изменениям, то вроде как наделяет Ахилла неуязвимостью ко всем остальным опасностям.

– Да уж-шшшшшшшшш, – шипит окутанная мглой богиня. – Скажи мне, сын Геры, муж бестолковой Грации, она же Аглая Преславная, почему ты помогаешь этому человеку?

Карлик склоняется ниже.

– Сначала он одолел меня в честном бою, возлюбленная повелительница ужасного мрака. Потом я и сам втянулся: получилось так, что наши интересы совпали.

– Так ты желаешь найти владыку Зевса? – шепчет Ночь.

Откуда-то справа, из чёрных каньонов, доносится вой.

– Моё желание, о богиня, – остановить поток растущего! Хаоса.

Та, к кому он обратился, кивает и поднимает лик-покрывало! к тучам, клубящимся вокруг замковых башен.

– Я слышу крики звёзд, хромой ремесленник. И знаю: говоря о Хаосе, ты имел в виду хаос на квантовом уровне. За исключением Зевса ты единственный меж олимпийцев, кто помнит нас и наши мысли до Великой Перемены… кого занимают мелочи вроде физики.

Гефест молчит, не смея оторвать взора от чёрного камня.

– Ты следишь за квантовым потоком, кузнец? – В голосе Никты сквозит непонятное Ахиллесу раздражение и гнев.

– Да, богиня.

– И сколько, по-твоему, нам осталось, если воронка хаоса вероятностей продолжит расти логарифмически?

– Несколько дней, богиня, – басит калека. – А то и меньше.

– Судьбы согласны с тобой, отродье Геры, – роняет призрак. Пелиду мучительно хочется прижать заскорузлые ладони к ушам, лишь бы не слышать раскатов сумасшедшего прибоя. – Мойры, эти чужеродные существа, которых смертные нарицают богинями участи, денно и нощно корпят над электронными счётами, манипулируя пузырями магнитной энергии на многомильных витках вычислительной ДНК, и с каждым днём их взгляды на будущее становятся всё туманнее, нити вероятностей расслаиваются, путаются – можно подумать, сломался ткацкий станок самого Времени.

– Это всё гребаный Сетебос, – ворчит Гефест. – Тысяча извинений, мадам.

– Да нет, ты совершенно прав, кузнец, – отвечает чёрная великанша. – Это всё гребаный Сетебос; в кои-то веки он вырвался на волю из арктических морей своего мира. Знаешь, ведь Многорукий уже явился на Землю – не на планету сего кратко-вечного, а на нашу прежнюю родину.

– Нет, – говорит хромой и наконец-то поднимает лицо. – Этого я не знал.

– О да, Мозг пролез через Брано-щёлку. – Никта хохочет, и Ахиллес не выдерживает: зажимает ладонями уши. Подобные звуки не для смертных.

– И что обещают Мойры? – шепчет Гефест.

– Прядильщица Клото сулит нам считанные часы прежде, чем квантовый поток взорвёт изнутри эту вселенную, – молвит богиня. – Атропа Неотвратимая, владеющая ненавистными ножницами, лезвия которых в намеченный миг перерезают нить каждой жизни, уверяет, будто бы впереди целый месяц.

– А что Лахесис? – спрашивает покровитель огня.

– Та, кто распределяет жребии, самая искусная, на мой взгляд, из одолевших фрактальные волны электронных счётов, предвещает победу Хаоса в этой вселенной и в этой Бране через неделю-другую. Как ни крути, а времени остаётся в обрез, ремесленник.

– Ты помышляешь о бегстве, богиня?

Ночь не отвечает. По склонам утёсов и глубоким долинам эхом разлетается вой. Призрак наконец изрекает:

– А куда бежать, кузнец? Даже нам, горстке первичных бессмертных, никуда не деться из этого мира, где мы родились, если он будет ввергнут в хаос. Какую бы Брану мы ни создали, куда бы ни телепортировались, вслед за нами потянутся нити разрушения. Нет, ремесленник, это бессмысленно.

– Что же делать, богиня? – рычит Гефест. – Наклонимся ниже, обхватим сандалии руками и чмокнем на прощание свои бессмертные зады?

Ночь издаёт неразборчивый звук, похожий на весёленький шторм на Эгейском море.

– Нужно посоветоваться со Старшими богами. Причём как можно скорее.

– Старшие боги… – Калека умолкает. – Крон, Рея, Океан, Тетис… Все, сосланные в ужасные бездны Тартара?

– Да, – подтверждает богиня.

– Громовержец никогда не позволит, – качает головой Гефест. – Олимпийцам запрещено общаться с…

– Так пусть он посмотрит в лицо действительности! – восклицает Ночь. – Иначе всё закончится полным хаосом, и его правление – тоже.

Ахиллес поднимается на две ступени навстречу громадной чёрной фигуре, перехватив щит, словно для битвы.

– Эй, вы ещё не забыли, что я здесь? И по-прежнему жду ответа на свой вопрос. Где Зевс?

Призрак наклоняется над человеком и тычет в него костлявым бледным пальцем, словно оружием.

– Допустим, сын Пелея, вероятность твоей гибели от моей руки равняется нулю; но если я распылю твоё бренное тело на молекулы, на атомы, вселенной придётся здорово потрудиться, чтобы подтвердить эту аксиому, хотя бы на квантовом уровне…

Мужеубийца ждёт. Как он давно заметил, боги частенько несут ахинею, но если потерпеть, рано или поздно бессмертные начинают говорить разумно.

В конце концов голос носимых ветром волн произносит:

– Гера, дочь Крона и Реи, сестра и распутная невеста Повелителя Молний, заступница греков, готовая ради них на вероломство и кровопролитие, соблазном отвлекла Тучегонителя от его обязанностей, переспала со своим божественным братом и впрыснула ему под кожу Неодолимый Сон. Это случилось в огромном доме, где плачет верная супруга и ткёт при сиянии дня, по ночам распуская работу. Её прославленный муж не взял своего любимого оружия на кровавую жатву под стены Трои, но повесил на деревянный гвоздь в потайном чертоге за тайной дверью, подальше от глаз женихов и воров. Я говорю о луке, коего не натянуть никому иному; луке, способном пробить пернатой стрелой двенадцать топорищ либо вполовину столько же тел виноватых и безвинных людей.

– Спасибо за помощь, богиня, – говорит Ахиллес и пятится вниз по лестнице.

Гефест озирается и следует за ним, стараясь не повернуться спиной к исполинской эбеновой фигуре в развевающихся одеяниях. Между тем Ночь исчезает.

– Какого Аида она плела? – шепчет ремесленник после того, как залез в колесницу, активировал виртуальную панель управления и голографических коней. – Чья-то рыдающая жена, потайные комнаты, чтоб им пусто было, двенадцать топорищ… Похоже на бредни вашего Дельфийского оракула.