Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов

А в промышленном производстве, поясняет Ленин, надо различать легкую и тяжелую индустрию. В легкой — производство «явно оживает, а оно часто находится либо в собственности государства под управлением его служащих, либо во владении арендаторов… Производство в тяжелой индустрии… действительно невыгодно; отсюда действительно тяжелое положение нашего государства». Но крестьяне исправно платят налог за землю. Налоги дают нам и доходы нэпманов. Эти средства и следует обратить «на помощь тяжелой индустрии»904 905.

Рансома волновал тот странный парадокс, который, по его мнению, имел место в России: действительность, реальная жизнь не укладывалась в рамки существующих доктрин. Если брать капиталистические мерки, — положение должно ухудшаться. Если брать коммунистические критерии, то и тогда ситуация должна быть хуже, ибо налицо упадок тяжелой индустрии.

Однако каждое лицо, кого я встречаю, — с искренним удивлением говорит Рансом, — соглашается, что положение его лучше, чем год тому назад. По-видимому, что-то происходит, чего не допускает ни капиталистическая, ни коммунистическая идеология. И та и другая предполагает прогресс. Но что, если вместо прогресса, мы регрессируем?…Разве невозможно, что Россия движется назад, к периоду сельскохозяйственного производства…? Разве не может быть мыслим подобный период при пролетарской диктатуре, как раньше при феодальной диктатуре?»

Вдаваться в споры о доктринальных критериях Ленин не стал. Он берет лишь бесспорные факты. Стабилизируется рубль. Оживляется крестьянское хозяйство и легкая промышленность. Госбанк получил чистый доход более 20 миллионов золотых рублей. Совершенно очевидно, что с точки зрения «капиталистических мерок» это явное улучшение.

Но эти же факты означают плюс и с коммунистической точки зрения. Доходы от Госбанка и Внешторга, налоги с возрождающегося крестьянского хозяйства и легкой индустрии, наконец, налоги с нэпманов — все это «начало подготовки средств государства для помощи тяжелой индустрии…»

«Как может быть такая вещь, — пишет Ленин, — что капитализм и коммунизм противоположны, а плюсом являются разные обстоятельства с обеих противоположных точек зрения? Это возможно, ибо переход к коммунизму возможен и через государственный капитализм, если власть в государстве в руках рабочего класса. Это именно и есть “наш теперешний случай”».

«…Мы медленно, с перерывами, с шагами назад от времени до времени, поднимаемся по линии государственного капитализма. А это — линия, ведущая нас вперед, к социализму и коммунизму (как высшей ступени социализма), а никоим образом не назад к феодализму»1.

И когда Рансом рассказал о циркулирующих по Москве слухах о том, что, мол, зимой НЭП прикроют, введут карточки и реквизируют склады нэпманов, Ленин ответил: «Охотно подтверждаю полную несостоятельность слухов, будто мы думаем возвращаться назад к карточной системе… Ничего подобного нельзя себе и представить в современной России. Это — слухи, пускаемые злостно людьми, которые очень злы на нас, но не очень умны»906 907.

Владимир Ильич закончил писать ответы Рансому в воскресенье 5 ноября в 9 часов вечера. Утром в понедельник он послал их Бухарину с просьбой прочесть, дать замечания и тотчас вернуть. И в тот же день, — «как раз когда я укладывался, чтобы уехать из Москвы, — писал Рансом, — мне сообщили по телефону, что ответы готовы. Я спешно отправился в Кремль и получил их как раз вовремя, чтобы захватить их с собой к поезду»908.

По тону и содержанию этого интереснейшего интервью никак не заметно, что писал его Ленин в тот день, когда совершенно неожиданно болезнь опять напомнила о себе. С утра его немного подташнивало, а потом вновь случился кратковременный паралич правой ноги. Владимир Ильич успел сесть на диван, и никто этого не заметил. Приступ длился не более минуты, но настроение было испорчено напрочь.

Врачи приехали в 17.30, но никаких следов болезни уже не было. «Со стороны нервной системы, — записал Кожевников, — никаких уклонений от нормы нет. Объем всех движений, как рук, так и ног, полный. Сила очень хорошая, тонус нормален. Никаких патологических рефлексов нет»1.

Настроение было испорчено не только потому, что болезнь напомнила о себе, а прежде всего потому, что 7 ноября, в день пятой годовщины Октябрьской революции, Ленин предполагал выступить в Большом театре на торжественном заседании пленума Моссовета совместно с делегатами IV конгресса Коминтерна и представителями рабочих организаций Москвы. Теперь о таком выступлении не могло быть и речи.

Пришлось отказаться и от других публичных выступлений — на беспартийной конференции работниц и крестьянок, на открытии клуба электростанции «Электропередача». А рабочим памятного ему завода Михельсона Владимир Ильич 7 ноября написал: «Очень жалею, что маленькое нездоровье именно сегодня заставило меня сидеть дома. Шлю вам самые горячие приветствия и пожелания к пятилетнему юбилею»909 910.

Ответил он и тем рабочим коллективам, которые по случаю праздника прислали подарки. Питерские текстильщики передали Владимиру Ильичу шерстяной плед с пожеланием, «чтобы Вы ощутили от нашего скромного подарка вместе с физическим теплом и то рабочее сердечное тепло, которым Вас хочется окутать, а также и обратили внимание на то, что в условиях… кризисов мы работаем нисколько не хуже довоенного…» Ленин ответил: «Сердечно благодарю за присланный плед, нахожу его превосходным»911.

А рабочим Стодольской суконной фабрики в Клинцах (Гомельская губерния), приславших отрез на костюм, поблагодарив их, Ленин написал: «По секрету скажу, что подарков посылать мне не следует. Прошу очень об этой секретной просьбе пошире рассказать всем рабочим»912.

Отказавшись 7 ноября от публичных выступлений, Владимир Ильич в остальном никак не меняет своего распорядка дня. 9-го с утра и до 14.14 он председательствует на заседании Политбюро, 10-го (с 18 часов) — на заседании СТО. Принимает Пятакова (б-го), Каменева (8 и 10-го), Радека (10-го). Ко-минтерновцы просят его принять Клару Цеткин, и утром 8-го Ленин сам посещает ее.