Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов

После вечернего заседания СНК 24 октября, где успели обсудить 15 вопросов, Ленин встретился с врачами. «Мы с Крамером, — записывает Кожевников, — видели В.И. через час после заседания Совнаркома. Вид у В.И. очень хороший, бодрый и неутомленный, хотя В.И. сам говорит, что непосредственно после заседания он себя чувствовал немного утомленным. Голова почти никогда не болит. Паралича ни разу не было. Сон хороший. Настроение значительно лучше… В конце сессии ВЦИК В.И. предполагает выступить с небольшим приветствием — минут в 15 и думает, что это его не разволнует и не расстроит»874 875.

Возможно, как всегда в беседах с врачами, Владимир Ильич несколько бодрился. Зато куда более откровенным оказался Каменев. Он подробно доложил Крамеру и Кожевникову, что во время заседания СНК Ленин «критиковал один из пунктов законопроекта. А затем, не заметив, что перевернулась страница, вторично стал читать, но уже другой пункт, снова стал его критиковать, не заметив, что содержание этого пункта было совершенно иное».

Разговор этот происходил 29-го на квартире у Каменева в присутствии Сталина и Зиновьева, и «все трое, — как записал Кожевников, — находят, что В.И. легко утомляется и, по-видимому, переутомляется»1.

Судя по всему, кроме них этого пока никто не заметил (как не заметили при встрече 24-го врачи), и дела продолжали идти своим ходом с нарастающим объемом. 26 октября Владимир Ильич получил письмо корреспондента влиятельных английских газет «Обсервер» и «Манчестер Гардиан» М. Фарб-мана с вопросами для интервью, а Чичерин написал, что ответы надо дать не позднее 27-го.

Вопросы касались прежде всего внешней политики и были вызваны поездкой по России мэра Лиона, лидера французских радикал-социалистов Эдуара Эррио, проходившей с 20 сентября по 10 октября 1922 года. Он побывал в Москве, Петрограде, на Путиловском заводе, в Нижнем Новгороде и везде весьма доброжелательно отмечал усилия Советского правительства по восстановлению народного хозяйства и ратовал за «сближение двух великих народов на благо всего мира»876 877.

Встречали его повсюду очень тепло, и это дало повод английской прессе поднять шум относительно того, что Россия якобы готова заключить союз с Францией против Англии. Об этом и был первый вопрос Фарбмана.

Ленин ответил, что сближение с Францией — «сильнейшей континентальной державой», не означает перемены отношений с Англией, что «дружественные отношения с обеими державами являются вполне возможными и составляют нашу цель». Мало того, он убежден, что дружественные отношения этих держав к России являются гарантией преодоления имеющихся между Англией и Францией разногласий и укрепления мира в Европе878.

Следующие четыре вопроса касались ближневосточной политики России: способствует ли окончание греко-турецкой войны англо-русскому соглашению?…И не является ли для России участие в урегулировании ближневосточного вопроса лишь делом престижа?

Ленин ответил, что мир, сменивший греко-турецкую войну, безусловно является «выигрышем международной политики вообще» и, в частности, облегчит решение спорных вопросов с Англией на Ближнем Востоке. Что касается проливов, ограничения прав России и ущемления прав Турции, то «такое ограничение неминуемо приведет к ряду весьма практических и непосредственных, в частности экономических неудобств, от которых сама же Франция и Англия пострадают, по всей вероятности, в самом недалеком будущем».

«Наш опыт решения в течение пяти лет национального вопроса в государстве, содержащем в себе такое обилие национальностей, которое едва ли можно найти в других странах, — поясняет Ленин, — всецело убеждает нас в том, что единственно правильным отношением к интересам наций в подобных случаях будет максимальное их удовлетворение и создание условий, которые исключают всякую возможность конфликтов на этой почве»1.

Видно было, что все эти мысли давно выношены Лениным. А тут еще — за несколько дней до интервью — 24 октября он получает из Тифлиса материалы о продолжении конфликта с Заккрайкомом членов ЦК КП Грузии, настаивавших на непосредственном вхождении Грузии в Союз республик, минуя Закавказскую федерацию. Все это связывается между собой: и проблему Союза и, казалось бы, частную проблему черноморских проливов Владимир Ильич рассматривает и конкретно и под углом зрения судеб современной цивилизации вообще.

«Наш опыт, — отмечает он в интервью, — создал в нас непреклонное убеждение, что только громадная внимательность к интересам различных наций устраняет почву для конфликтов, устраняет взаимное недоверие, устраняет опасение каких-нибудь интриг, создает то доверие, в особенности рабочих и крестьян, говорящих на разных языках, без которого ни мирные отношения между народами, ни сколько-нибудь успешное развитие всего того, что есть ценного в современной цивилизации, абсолютно невозможны»879 880.

Ну, а насчет «престижа», иронизирует Ленин, — «я уверен, что ни в одной державе нет в народных массах такого равнодушия и даже такой готовности встретить вопрос престижа как престижа самой веселой насмешкой». Вопрос о черноморских проливах является делом «самого реального и непосредственного жизненного интереса России и целого ряда федерированных с ней государств», а никак не делом престижа.

«Я надеюсь, — заключает Ленин, — что всей нашей международной политикой в течение пяти лет мы вполне доказали, что к вопросам престижа мы относимся совершенно равнодушно и никогда не способны выдвигать какое бы то ни было требование или ухудшать действительные шансы мира между державами только из-за престижа»1.

Шестой вопрос Фарбмана касался договора с Уркартом: не означает ли отказ от него победу «левых коммунистов»? Отказ от договора, — отвечает Ленин, — связан в значительной мере с нежеланием Англии допустить Россию на ближневосточную конференцию. Он «вызвал такое возмущение в России и настолько сплотил не только правых коммунистов с левыми, но и гигантскую массу беспартийного русского населения, рабочих и крестьян, что… мотивировка нашего отклонения договора с Уркартом выразила непосредственно, можно сказать, не только общепартийное, но именно общенародное настроение…»881 882