Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов

Последний — седьмой вопрос затрагивал судьбу самого НЭПа: антирусская пресса в Англии утверждает, — писал Фарбман, — что недавние аресты промышленников в Москве означают конец НЭПа и возврат к политике конфискаций. Ленин ответил, речь идет не об ограничении свободы торговли, не о преследовании «промышленников», а об аресте биржевых спекулянтов — «черных биржевиков», через которых осуществлялась контрабандная переправа платины и золота в слитках за границу. Мы не только не кладем «конец “новой экономической политике”», — заканчивает интервью Ленин, но и принимаем законодательные меры «для устранения всякой возможности отклонения от нее»883.

В воскресенье 29 октября у Владимира Ильича был день отдыха. Но, как всегда, навалилась куча дел. Утром он принял делегата ГУ конгресса Коминтерна от Компартии Великобритании Гарри Вебба. Говорили о предстоящих в Англии парламентских выборах. Днем состоялся разговор с Каменевым об упоминавшемся выше решении Совнаркома, утвердившим завышенную смету Военного ведомства. Потом от Фрумкина пришли бумаги, касающиеся переговоров с Уркартом. И лишь под вечер Владимиру Ильичу вместе с Надеждой Константиновной все-таки удалось вырваться в театр.

Поехали в первую студию Московского художественного театра на Триумфальной площади. В этот день там шел спектакль «Сверчок на печи» Диккенса. Выбор оказался не очень удачным. Ленин был весь в делах. Через день ему предстояло выступать с речью, и он уже обдумывал ее план…

«Уже после первого действия, — пишет Крупская, — Ильич заскучал, стала бить по нервам мещанская сентиментальность Диккенса, а когда начался разговор старого игрушечника с его слепой дочерью, не выдержал Ильич, ушел с середины действия»1.

Кожевникову сам Ленин рассказал: «В воскресенье был на спектакле в студии, но скоро устал и уехал после первой картины второго действия»884 885. А вернувшись домой, попали на музыкальный вечер, который устроила Мария Ильинична. Слушали пение СА. Крыловой под аккомпанемент О. Тоом886.

31 октября, впервые после болезни, Ленин публично выступил на заключительной сессии ВЦИК в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца. Когда в 12 часов он поднялся на трибуну, зал встал и аплодисменты долго не давали ему говорить. Владимир Ильич был взволнован и ограничиться 15 минутами, как он обещал врачам, никак не мог.

Из всех внешнеполитических событий последних месяцев он выбрал для начала своей речи — главное: освобождение Приморья. Пятилетняя гражданская война завершилась. Еще 26 октября, по решению Политбюро, Ленин послал приветственную телеграмму председателю Совета Министров Дальневосточной республики по случаю вступления 25 октября Красной Армии и партизан во Владивосток.

Территория «последней из связанных с Советской Россией республик», — сказал он членам ВЦИК, — освобождена и «к окончанию войны сделан шаг, кажется, достаточно решительный: сброшены в море последние силы белогвардейцев». Дабы «не впасть в тон чрезмерного самохвальства», — заметил Владимир Ильич, в этом сыграла свою роль не только сила Красной Армии, но и изменение международной обстановки и наша дипломатия887.

Если же оценивать наши внутренние дела, продолжал он, то громадным завоеванием является тот «Кодекс законов о труде», который приняла эта сессия ВЦИК. В то время как на

Западе идет наступление на интересы пролетариата, мы закрепляем основные права наших рабочих в новом кодексе. Конечно, хотелось бы булыпего. Но пока, при существующих условиях, «подобное пожелание было бы неправильным».

Мы знаем, сказал Ленин, что пока, в сравнении с капиталистическими странами, — «мы наименее культурны, производительные силы у нас развиты менее всех, работать мы умеем хуже всех. Это очень неприятно». Но именно потому, что мы не прикрываем этого казенными, благовидными фразами, «именно потому, что мы все это сознаем и не боимся сказать с трибуны, что на исправление этого направлено больше сил, чем у любого из государств, мы и добьемся того, чтобы нагнать другие государства с такой быстротой, о которой они и не мечтали»1.

Точно так же огромное значение имеет принятый сессией земельный кодекс. Мы думали прежде всего о том, отметил Владимир Ильич, — «чтобы крестьянин получил наибольшее удовлетворение от земли… Вопрос о земле, вопрос об устройстве быта громадного большинства населения — крестьянского населения — для нас вопрос коренной». И если впредь у крестьян появятся новые предложения, касающиеся «изменения старых законов», то эти предложения встретят «самое благожелательнейшее отношение»888 889.

Важнейшее значение имеют и принятые этой сессией ВЦИК «Кодекс гражданских законов РСФСР» и «Положение о губернских съездах Советов и губернских исполнительных комитетах». В Кодексе мы «старались соблюсти грань между тем, что является законным удовлетворением любого гражданина, связанным с современным экономическим оборотом, и тем, что представляет собой злоупотребления нэпом, которые во всех государствах легальны и которые мы легализировать не хотим».

Положение о губернских съездах Советов и губисполко-мах — это вопрос о власти на местах. Если революция и добилась успехов, сказал Ленин, то это произошло «потому, что мы всецело полагались на местные элементы, что мы открывали им полный простор действий…» Сложнейшая проблема взаимоотношений местных властей и центра не всегда «решалась нами идеально: при общем уровне культуры, который мы имеем, нам о таком идеальном решении мечтать нечего. Но что она решена искреннее, правдивее и прочнее, чем в каком бы то ни было государстве…»1.

В заключение Владимир Ильич коснулся вопроса о государственном аппарате — «вопроса, который меня особенно интересует и который, я думаю, должен также интересовать и всех вас, хотя формально ни на вашей повестке, ни в списке вопросов он не стоит».

То, что этот аппарат, — «который раздут гораздо больше, чем вдвое, который очень часто работает не для нас, а против нас, — эту правду нечего бояться сказать…» Наши лучшие рабочие шли во власть и брались за самые трудные дела, «брались сплошь и рядом неправильно, но умели поправляться и работать». Однако эти десятки «мужественных людей» были окружены сотнями чиновников, которые «сидят и саботируют или полусаботируют, путаясь в объеме своих бумаг, — это соотношение губило сплошь и рядом наше живое дело в непомерном море бумаг».