Божьи воины - Анджей Сапковский

Как войско Табора, так и армию сирот всегда в походахсопровождали женщины, в основном занимающиеся снабжением и кухней, порой уходомза ранеными и больными. Женщины, как правило, вдовы, брали с собой детей. Изподросших ребят со временем образовывались характерные для гуситских армииподразделения: подростковые отряды. Поглощая в маршах сельских пастухов игородских уличных мальчишек, эти отрядики быстро росли. Быстро также сталиармейскими талисманами и любимчиками, цацками, которых баловали и опекали все.Почувствовав свой статус и преимущества, любимые мальчишечки обнаглели жутко.Гуситская пропаганда, делая из них «Божьих детей нового порядка», прививала иподпитывала в мальчишках фанатизм и жестокость, и зерно такое — как у каждогоребенка — падало на невероятно благодатную почву. Веселое стадко именовалипращничками, потому что в основном их вооружали пращами и рогатками, оружиемсорванцов и пастухов. Однако Рейневан никогда не видел, чтобы пращничкииспользовали оружие в бою. Да и вообще воевали. Зато он видел мальчишечек придругих обстоятельствах. После битвы под Усти Божьи дети выкалывали поверженнымсаксонцам глаза, тыкая заостренными прутиками в щели шлемов. Теперь, недавно, вГлухолазах, под Нисой, Барде, во Франкенштайне и в Златорые раненых избивали,пинали, колотили камнями, калечили, поливали кипятком и кипящим молоком.

— Что это? — сурово спросил Крейчиж, указывая на кубок, изкоторого отхлебывал Жехорс. — Нарушаешь закон, брат? Ищешь наказания? Добычадолжна быть положена в общую кадку! Кто задержит хотя бы крошку, тот будетнаказан! В соответствии с буквой Священного Писания! Ахал, сын Зары из коленаИудина, взявший из добычи, положенной Богу, плащ и укравший золото, сожжен былогнем и побит камнями в долине Ахор!

— Но зто же всего лишь посеребренная латунь... — буркнулЖехорс. — Ну ладно, отдадим, берите.

— А это? — проповедник вырвал из руки Самсона книгу. — Эточто? Не знаешь, брат, что, наступает Новая Эра? Что в Новой Эре будут не нужныкниги и писания никакие, ибо закон Божий будет выписан в сердцах? А старый мир— да горит он огнем!

Книга с польской фразой 1231 года полетела в костер. — Дасгинет старый мир! А его лживая мудрость вместе с ним! Прочь! Прочь! Прочь!

При каждом восклицании в пламя летела книга. Полетел в огонькакой-то «Tractatus... », какой-то «Odex... » и какая-то «Cronica sive gesta...». Самсон стоял, опустив руки, и улыбался. Рейневану очень не нравилась егоулыбка. Крейчиж же, отряхнул руки от пыли, вырвал у одного из мальчишекокованную и украшенную кнопками векеру, осмотрелся, вошел в боковой неф. Увиделкартину «Культ ребенка».

— Новая Эра! — рявкнул он. — Бросит человек кротам и летучиммышам серебряных своих идолов и золотых своих идолов. Бог сказал: отвернитесьот своих идолов и от всех своих отвратностей отвернитесь. — Потом онразмахнулся, палица с треском разбила раскрашенную доску. Один из подростковглуповато засмеялся. — Не делай себе кумира и никакого, — рычал проповедник,колотя векерой по очередным картинкам, — изображения того, что на небе вверху ичто на земле внизу, и что в воде ниже земли.

Разлетелось в щепы «Изгнание из Рая», упал со стены разбитыйтриптих «Благовещенья», разбилось об пол «Поклонение трех царей», превратиласьв щепки «Святая Ядвига», светозарная и туманная, словно из-под кисти Мэтра изФлемалье[261]. Крейчиж дубасил так, что даже эхо шло поцеркви. В бешенстве исколотил настенные росписи, изувечил личики херувимов нафризе пилястра. И тут увидел скульптуру. Раскрашенную деревянную фигуру. Ееувидели все. И замерли.

Она стояла, слегка наклонив голову. Придерживая маленькимируками драпирующую одежду, каждая вырезанная складка которой воспевалаискусство резчика. Слегка перегнувшись, легко, но гордо, словно желая показатьувеличенный живот, беременная Мадонна смотрела на них филигранно вырезанными ипокрашенными глазами, а в глазах этих были Gratia[262] и Agape[263]. Беременная Мадонна улыбалась, и в этой улыбке художниквыразил величие, славу, надежду, ясность мира после темной ночи. И слова magnificatanima mea Dominum, произнесенные тихо и с любовью.

Magnificat anima mea Dominum.

Et omnia quae intra те sunt... [264]

— Никаких фигур! — зарычал Крейчиж, вздымая векеру. —Никаких скульптур! Покараю идолов Вавилона!

Никто не знал, каким образом Самсон вдруг оказался передфигурой, между нею и проповедником. Но он оказался там и был там, перекрываядоступ к ней распростертыми крестом руками. Что он делает, подумал Рейневан,видя испуганную мину Таулера и застывшее в гримасе отчаяния лицо Шарлея. Что онтакое делает? Идти против проповедника сирот — это самоубийство... Впрочем,Крейчиж в принципе прав... В Новой Эре не будут поклоняться ни идолам, нискульптурам, не станут бить перед ними челом. Рисковать ради какой-то фигуры,выструганной из ствола липы? Самсон...

Проповедник попятился на шаг, пораженный. Но быстро остыл.

— Божка заслоняешь? Идола оберегаешь? Насмехаешься надсловами Библии, богохульник?

— Уничтожь что-нибудь другое, — спокойно ответил Самсон. —Это нельзя.

— Нельзя? Нельзя? — У Крейчижа пена выступила на губах. — Ятебя... Я тебя... Вперед, дети! На него! Бей!

Мгновенно, моментально рядом с Самсоном встал Шарлей, рядомс Шарлем — Таулер, рядом с ними Дроссельбарт, Жехорс и Бисклаврет. И Рейневан.Сам не зная, как и зачем. Но встал рядом. Заслонял. Самсона. И скульптуру.

— Так? Значит, так, еретики? — взвизгнул Крейчиж. —Идолопоклонники! А ну, дети! На них!

— Стоять, — раздался от притвора звучный и властный голос. —Стоять, сказал я.

Вместе с Прокопом Голым в церковь вошли Краловец, Прокоупек,Ярослав из Буковины, Урбан Горн. Их шаги, когда они шли по нефу, гудели извенели, пробуждали грозное эхо. Факелы отбрасывали зловещие тени.

Прокоп подошел, быстрым и суровым взглядом осмотрел и оценилситуацию. Под его взглядом пращнички опустили головы, напрасно пытаясьспрятаться за полами рясы Крейчижа.

— А потому что, брат, так... — забормотал проповедник. — Этивот... вот они, эти...

Прокоп Голый прервал его жестом. Вполне решительным.

— Брат Белява, брат Дроссельбарт. — Таким же жестом онпризвал обоих. — Пойдемте, я должен перед походом обсудить некоторые вопросы. Аты, брат Крейчиж... Уйди. Уйди и...

Он остановился, взглянул на скульптуру.