Такое разное будущее - Станислав Лем

Неисправимая Нонна! Я готов был поспорить, что это – ее творение! Злое замечание уже готово было сорваться с моего языка, но когда я увидел ожидание в ее глазах, то улыбнулся и сказал несколько одобрительных слов. Что ж, видимо, она не могла воздержаться от излишеств. Эту мысль я подкрепил таким размышлением: наверное, я старею или, во всяком случае, вступаю в полосу зрелой степенности, коли принуждаю себя смиряться со вкусами, диаметрально противоположными моим собственным. Собиралось все больше гостей. В одиночку, парами, целыми компаниями со всех концов корабля сходились астрономы и тектонофизики, гравиметристы и инженеры, художники и математики, металлурги и кибернетики, пилоты и биофизики. Большой занавес у входа трепетал без устали, как крыло птицы; на его фоне появлялись белые фигуры – все были в праздничных одеждах светлых тонов. Мелькали костюмы белоснежные и серебристые, голубоватого и зеленоватого оттенков; длинные платья женщин поражали разнообразием изящных узоров. Вдруг я увидел Зорина и не мог удержаться от улыбки: обычно он щеголял в серебристо-голубом комбинезоне, а сегодня явился в травянисто-зеленом костюме, над которым его светлая голова возвышалась, как горящий факел. Все с искренним восхищением рассматривали чудеса, созданные видеопластиками, и, как мне казалось, не очень хорошо представляли себе, что делать дальше. Молодежь вынесла стеклянные столики на террасу, которая вмиг стала самым людным местом и наполнилась голосами, заглушаемыми лишь шумом океана.

Я прислонился к стене, не зная, чем заняться. Огляделся и увидел готовый к услугам автомат. Он тоже выглядел сегодня празднично. Невзрачную будничную оболочку сменил серебряный то ли панцирь, то ли шлем с изображениями в его лобной части мифологических сцен. Я как раз их рассматривал вблизи, когда меня вырвал из созерцательного состояния звонкий девичий голос:

– У вас что, доктор, роман с автоматом?

Раздался взрыв смеха. Я обернулся. За моей спиной стояла группа молодых людей, среди них – Нонна, Майя, младший Руделик, астрогатор Сонгграм и два историка – Молетич и другой, имени которого я никак не мог запомнить, не потому, что оно было особенно трудным, но сам он был такой неказистый и в обществе всего лишь нескольких человек вообще терялся, становясь как бы частью невидимого фона.

– Роман с автоматом? Ведь была такая книга, очень древняя, двадцать третий или двадцать четвертый века, правда? – спросила Майя.

Она обмахивалась длинным узким футляром, в котором держала записную книжечку.

– Тебе жарко? Постой, я сейчас… – начал было сопровождавший ее молодой человек.

– Нет! Нет! – Она схватила его за руку. – Я как раз и хочу измучиться от жары, пусть все будет, как в старые и даже в доисторические времена. Взгляни, даже автоматы сегодня выглядят так, будто вышли прямо из средневекового замка.

– В средние века не было автоматов, – уточнил Молетич.

Майя, продолжая обмахиваться, посмотрела на меня.

– Доктор, – сказала она, – мы хотим поспорить о любви: на какую профессию она больше всего похожа? Идея принадлежит мне. Что ты скажешь, доктор?

– Но мы хотели соблюдать очередность… – заметил молодой ее спутник.

– Ну, пусть будет в алфавитном порядке… Скажи сначала ты, – обратилась она к Сонгграму.

– Но мое имя начинается на «с».

– Верно, но зато профессия – на «а», ты же астрогатор.

– Прекрасно! – ответил Сонгграм и, обведя нас взглядом, начал: – Любовь похожа на астрогацию тем, что приносит бессонные ночи. И астрогатору, и влюбленному надо быть бдительным. Тот, кто любит, не умеет объяснить, почему он любит. Я тоже не знаю, почему стал астрогатором. Любовь преодолевает расстояние между людьми, а звездоплавание – между звездами; и любовь, и моя профессия забирают всего человека без остатка; в любви и звездоплавании каждое новое открытие приносит как радость, так и тревогу…

– Ну вот, пожалуйста! – воскликнул, прерывая его, молодой человек. – Тебе-то хорошо: ты говоришь первым и исчерпал все. Я хотел то же самое сказать как раз о математике.

– А я – о физике… – негромко отозвался Руделик. Стоя перед дверью, ведущей на террасу, он смотрел поверх голов в небо.

– Ну а ты, доктор, что скажешь? – спросила Майя, пытаясь спасти свою тему.

– Не знаю… – заговорил было я, но в это мгновение увидел Анну; она стояла между Зориным и Нильсом.

– Ну же, – настаивала Майя. Вдруг она посмотрела на стоявших неподвижно товарищей и смутилась. – Подожди… – сказала она мне и, подойдя к ним, спросила: – Послушайте, сначала это мне нравилось – ведь я сама придумала, а теперь – что-то не очень… Может, не надо?..

– Что ты имеешь в виду? – спросила Нонна.

– Может, неумно так развлекаться?

– Я тоже так думаю. – Нонна утвердительно кивнула.

– Умно или нет – не знаю, но, по-моему, немного рискованно, – заметил Сонгграм.

Майя покраснела.

– Обманщики! – Она топнула ногой. – А притворялись, что вам очень нравится!

Она энергично двинулась вперед. Все направились за ней. Я снова остался в одиночестве. И продолжал смотреть на Анну. Нильс что-то оживленно говорил ей, а она слушала, как умела слушать только она одна: глазами, улыбкой, всем лицом. Я направился было к ним, но остановился, сам не зная почему, и пошел на террасу. Бескрайняя поверхность воды однообразно, размеренно двигалась; океан, казалось, отдыхал. С балюстрады, о которую я оперся, свешивалась тонкая лиана. В ее полураскрывшихся листьях, как в полусогнутой ладони, притаилась капля воды. Я увидел в ней свое лицо. Вдруг миниатюрное изображение покрылось тенью. Я поднял голову – рядом со мной стояла Калларла.

– Что ты там видишь, доктор?

– Год назад я был у тебя; за окнами шел дождь. Но ты, наверное, этого не помнишь.

– Помню. Смотри, какая голубизна в этой капле! Такие же сбегали тогда по карнизу. Почему ты подумал об этом?

– Не знаю. В этой капле могут плавать тысячи амеб, правда?

– Могут.

– Эта голубизна, отраженная в капле воды, для них – граница, за которую они не могут проникнуть. Граница мира. Небо.

В темных глазах Калларлы появилась искорка интереса.

– Говори дальше, – сказала она.

– Тысячи поколений людей не знали того, что можно пробить небо, голубое небо, и покинуть его – как амеба, когда она выплывает за пределы своей капли.

– Это может быть страшным… для амебы, – прошептала она.

– Как хорошо ты это понимаешь!

Она беззвучно засмеялась.

– Я разбираюсь в амебах. А в том, что ты сказал, есть доля истины: мы и находимся в небе.

– Нет, – я покачал головой, – мы не в небе. Небо кончается вместе с белыми тучами и голубым воздухом Земли. Мы в пустоте.

Женские глаза – они были рядом с моим лицом – потемнели.