Такое разное будущее - Станислав Лем

Мы не видели друг друга. Всюду царил мрак, бездна окружала нас со всех сторон и следила за нами, ловя каждый взгляд. Казалось, что панцирь «Геи» распадается, опора уходит у меня из-под ног. И только хрупкое тело Анны было моим убежищем. Я уткнулся горячим лбом в ее прохладное плечо, и так мы стояли – не знаю, сколько времени. Вдруг будто птица села мне на волосы – птица, здесь? На корабле не могло быть птиц. Они как слепые бились бы о стены обманчивого миража Земли…

Это Анна гладила меня по голове. Я прижался губами к ее шее и почувствовал удары ее сердца; оно билось равномерно, и мне казалось, будто со мной говорит кто-то очень близкий, хорошо знакомый. Мы пошли, прижавшись друг к другу, молча, будто все между нами было сказано. Проползла утопающая в голубоватом мареве ночных лампочек лестница, потом – еще одна, потом – длинное боковое ответвление коридора, огромное фойе… Мы подошли к моей комнате. Рука Анны слегка напряглась в моей руке, но она сама нажала ручку двери и первая перешагнула порог. Я повернулся назад, нащупывая дверные створки, чтобы закрыть их за собой, и вдруг вздрогнул, будто меня ударили. Анна прильнула ко мне. Напрасно. Нас уже разделял мрак, тот мрак, из которого вырвался и долго раздавался протяжный, глухой свист: «Гея» увеличивала скорость.

Каждая звезда существует благодаря состязанию двух противоположных сил: тяготения, привлекающей ее массу к центру, и излучению, которое стремится раздуть, расширить эту массу, оказывая на нее мощное давление. Звезда извергает потоки материи, преобразованной в энергию, и так существует миллиарды лет.

Когда атомное топливо исчерпывается, иссякает излучаемая энергия – этот неустанный, бьющий изнутри одновременно во все стороны поток молний. Внутренность звезды начинает остывать еще быстрей, потому что утечка энергии с ее поверхности продолжается. Давление, стремящееся расширить газовый шар, слабеет и уже не может противостоять сжимающей его силе тяготения. Звезда начинает сокращаться в объеме; непрерывное вращение срывает внешние покровы атмосферы и отбрасывает их в пространство в виде раскаленных шарообразных оболочек, раздувающихся со скоростью в тысячи километров в секунду; тогда утечка энергии звезды через обнажившиеся раскаленные слои поверхности усиливается еще больше. Может случиться, что звезда вдруг начнет сокращаться необычайно быстро. Страшное давление при огромной температуре вгоняет свободные электроны в атомные ядра; происходит нейтрализация электрических зарядов, и вся звезда превращается в сборище нейтральных частиц – нейтронов, а те, не отталкиваясь друг от друга, могут сблизиться значительно сильнее, чем ядра обычных атомов. Тогда происходит то, что астрофизики определяют словами «звезда обрушилась внутрь самой себя».

Шарообразное скопление раскаленной материи, в котором иной раз могла бы поместиться целая планетарная система, превращается в шарик диаметром в километр; сбившаяся масса нейтронов создает в нем чудовищно плотный вид космической материи. Сжатая таким образом Земля превратилась бы в шарик диаметром в сто метров. Высвобожденная энергия извергается в пространство с чудовищной силой; десять – пятнадцать дней звезда светит сильнее, чем сотни миллионов солнц, вместе взятых, затем пламя этого космического извержения гаснет, и звезда или, вернее, оставшаяся после нее раскаленная добела масса невообразимо уплотненной материи погружается навеки во мрак.

Астрофизики «Геи» предсказали, что такое именно явление, происходящее раз в несколько сот лет в каждой внегалактической туманности, мы увидим достаточно скоро. Ожидание вспышки сверхновой звезды стало сенсацией дня.

Вереницы любопытных потянулись в обсерваторию задолго до предполагаемого срока. Все факторы, определяющие момент вспышки, учесть было невозможно, поэтому назвать его можно было только приблизительно – предположительно – через полторы недели.

Сверхновая звезда должна была засверкать почти прямо на продолжении продольной оси корабля; восьмиметровый экран главного телетактора был постоянно направлен в сторону Южного полюса Галактики. Лежащий в этом районе мыс Млечного Пути под воздействием мощных разрушительных процессов рассыпался на неисчислимые скопища звезд; впрочем, все они издали казались маленькими облачками: даже увеличение во много миллионов раз не было в состоянии преодолеть разделяющую нас пропасть. Зато между шарообразными громадами Омеги, Центавра и Южного Креста виднелись внегалактические туманности, похожие на бледные диски с более темным пылевым ореолом; каждая туманность была совокупностью многих сотен миллионов звезд.

Центром внимания астрофизиков оставалось Малое Магелланово Облако и особенно та его часть, где, как ожидали, вспыхнет сверхновая звезда. Несмотря на непрерывный поток посетителей, астрофизики продолжали свои будничные дела. Небольшой математический автомат все время был в работе, выполняя сложные вычисления; из рук в руки переходили увеличенные фотографии и ленты спектрограмм, испещренные цифрами; эта размеренная деятельность как-то удивительно успокаивающе влияла на посетителей; мы чувствовали себя экскурсантами, которые под надежным руководством вооруженных укротителей посетили местность, кишащую хищниками. Для астрофизиков не было ничего тревожного ни в бесконечных пространствах вечной ночи, ни в наполняющих бездну облаках черного и белого огня; их деловой, классификаторский подход к бесконечности незаметно передавался и нам; я заметил, что звездные галереи, пустующие в последнее время, вновь стали заполняться людьми.

Меня несколько удивляло, что руководители экспедиции подогревали интерес экипажа к предстоящему событию. Я как-то сказал в присутствии Ирьолы, что толпы любопытных могут помешать астрономам работать, но инженер только усмехнулся и как бы походя заметил, что «это окупится».

Когда срок вспышки приблизился вплотную, зал обсерватории уже с трудом вмещал всех посетителей. Однако ни в этот день, ни на следующий, ни на третий ничего не произошло, и, разочарованные, мы разбредались далеко за полночь по коридорам, щуря глаза, привыкшие к черным обзорным экранам.

На четвертый день любопытных пришло уже меньше, на пятый – всего четверть от обычного, а на шестой день утром сверхновая звезда вспыхнула наконец ослепительно белой точкой в районе Малого Облака. Быть может, потому, что мы слишком долго ждали этой вспышки либо представляли себе более грандиозное зрелище, но факт остается фактом – мы встретили ее довольно равнодушно. Все, о чем говорили посетители обсерватории, было скорее выражением вежливой благодарности по отношению к астрофизикам, чем проявлением их действительного восторга от увиденного. Волна энтузиазма, подогреваемая искусственно, быстро пошла на убыль и угасла куда раньше, чем начала угасать и сливаться с однообразно светящимся Малым Облаком искорка сверхновой звезды.

Координатором группы астрофизиков был профессор Трегуб, знаменитый исследователь внегалактических туманностей, ловец звездных облаков, кружащих на границах досягаемости самых мощных телескопов. Достаточно было увидеть его один раз, чтобы запомнить навсегда. Его голова с мощным, вытянутым вперед и изогнутым, как тупой клюв, носом и нахмуренными над переносицей бровями, сросшимися в живую, довольно подвижную нитку, сидела на плечах как нахохлившаяся птица в седле. Он говорил короткими фразами, никогда не повышая голоса, однако его слова – какой бы галдеж ни стоял вокруг – всегда слышал тот, к кому профессор обращался. Он принимал посетителей обсерватории с любезной предупредительностью, но ни на минуту не прерывал работы. Иногда могло показаться, что он хочет ошеломить собеседника необычными высказываниями. Однажды, когда я вспомнил про Землю, он сказал: