Такое разное будущее - Станислав Лем

– Ого, там происходит что-то интересное, – сказал Гообар и первым двинулся на террасу. За ним поспешили все.

Здесь стояла такая густая тьма, что казалось, она обрушивается на нас, как огромная тяжесть, сковывая наши лица и тела. Над горизонтом вспыхнуло багровое зарево: на темном фоне было видно, как из конуса вулкана взметнулся короткий сноп пламени. Воздух наполнился раскатами мощного гула, задрожали каменные плиты террасы. Из вулкана вырвался огонь, образовавшуюся над ним тучу пронизывали молнии, один за другим раздавались удары грома. Вдруг эти низкие звуки заглушило пронзительное шипение, клубы пара, словно окрашенного кровью, вырвались из океана: лава попала в воду.

Первую секунду все молчали, потом послышались возгласы:

– Великолепно!

– Кто это придумал?

– Кто же, как не Ирьола!

– Смотрите, как все дрожит!

Ирьола был найден, к нему потянулись десятки рук: каждый хотел поздравить и похлопать его по плечу. Он уверял, что не имеет к этой выдумке никакого отношения.

– Бывает, конечно, что вулканы начинают извергаться, но при чем здесь я?

Зарево все росло, над вулканом появились огненные змеи и зигзаги – это взлетали ввысь вулканические бомбы. Над нашими головами несколько раз слышался пронзительный вой.

– Пойдемте отсюда, друзья! – послышался вдруг чей-то молодой голос. – Вы не знаете видеопластиков: для усиления иллюзии они готовы обрушить нам на головы дождь из огня и серы!

Вулкан грохотал так сильно, что заглушал наши голоса и смех. Разговаривать становилось все сложнее. Наконец Тер-Аконян от имени всех присутствующих обратился к конструкторам этого зрелища, и те, поспорив с нами, на минуту исчезли. Вскоре извержение начало ослабевать, и мы вернулись в зал. Прежние группы распались – одни подзывали автоматы и, столпившись вокруг их серебристых фигур, поднимали бокалы с игристым вином, другие устроились в креслах под пальмой и забавлялись какой-то игрой. Смех раздавался все чаще, кое-где послышались песенки, появилось несколько огромных светящихся баллонов, которые перелетали с одного конца зала на другой. Я нерешительно потоптался около столика, на котором пилоты, руководимые Аметой, расставляли сложные телевизионные приборы для игры в «погоню за ракетой», и наконец пошел на галерею. Она опоясывала весь зал. Огромные насекомые, изваянные из драгоценных камней, производили вблизи ужасающее впечатление. Я уже хотел уйти, когда услышал голос, доносившийся из-за скульптуры, у которой я стоял. Прошло некоторое время, пока я сообразил, что скульптура, как и морской пейзаж, – дело рук видеопластиков, однако, чтобы двинуться прямо на искрящуюся шероховатую поверхность, мне пришлось преодолеть в себе инстинктивное сопротивление. Перед глазами вспыхнули, потом исчезли огромные бриллиантовые глаза паука. Не почувствовав абсолютно ничего, я прошел через пустоту и очутился в полумраке. У гладкой стены сидели Соледад и Анна. Устремив на меня невидящий взгляд, Анна говорила:

– Скажи, был ли у тебя когда-нибудь в жизни вечер, который, как тебе казалось, закрывает дорогу к завтрашнему дню, – совершенно бесполезный, который нужно пережить любым способом, словно сняться с мели? Вечер, в котором скопилась горечь от того, что не удалось осуществить каких-то задумок, не исполнились надежды, когда тебя охватывает сомнение во всем, к чему ты стремишься? Вечер, когда ты бросаешь все, за что принималась раньше, и, если приходит человек, совершенно тебе безразличный, ты рада, потому что его приход снимает с тебя последнюю ответственность за пустое времяпрепровождение?

– Если такой вечер случается раз-другой в год, это ничего, – ответила Соледад. – Но если это происходит часто, смотри!.. Тебе тяжело с ним, правда?

– Очень, – ответила Анна. Она все еще смотрела на меня. В этот момент я понял, что она говорит обо мне, но не видит меня: я, вероятно, не вышел из зоны миража.

– Тут тебе никто не поможет, – продолжала Соледад, – но ты и он…

Сдерживая дыхание, стараясь шагать как можно тише, я поспешно отошел, снова очутившись перед искрящейся мозаичной плитой. И быстро ушел. Мне не хотелось думать о случайно подслушанном разговоре.

На противоположном конце галереи стояли сотрудники Гообара Жмур и Диоклес. Они смотрели на ту часть зала, где не было столиков и ходили десятки людей. Там была видна большая группа, в центре которой стояла девушка в светло-голубом платье. Время от времени оттуда доносились взрывы смеха. Потом девушка запела. Это была забавная песенка, длинная, как причитания; пропев первый куплет, она показала пальцем на одного из соседей – на него пал выбор, ему надо было продолжать. Так, перебрасываясь от одного к другому, песенка под шутки и смех кочевала по всему залу, пока наконец не забрела под колонны. Там, в нише, из которой ушел автомат, стоял Гообар, опершись о панель. Какой-то юноша, только что закончивший свой куплет, встал перед ним и указал на него пальцем. Мгновение царила тишина. Потом ученый не долго думая запел хрипловатым баритоном следующий куплет. Слушатели наградили его бурей рукоплесканий, он, в свою очередь, указал на кого-то, и песня ушла в глубь зала. Гообар, все еще сохраняя на лице улыбку, с которой он выполнял свою певческую обязанность, незаметным движением достал карманный автомат и стал что-то вычислять.

– Вот в этом весь Гообар, – сказал Диоклес. – Ты можешь с ним играть, танцевать, петь, говорить про рай и ад, но он никогда не будет целиком с тобой.

– Но ведь он действительно любит веселиться, – заметил Жмур.

– Я знаю, что он не притворяется, ну и что же? Он любит людей, но сам не такой, как мы все. Когда новый сотрудник оказывается вблизи него, – продолжал Диоклес, – он не может отделаться от желания задать Гообару кучу разных, в том числе довольно смешных, вопросов. Эти наивные попытки ни к чему не ведут, потому что он – неразрешимая загадка. Не раз я удивлялся тщательности, с какой он пытался отвечать…

– Например? – спросил я. Мы продолжали смотреть на великого ученого – он как раз остановил проходивший мимо него беззвучный автомат, снял с подноса бокал и начал пить вино маленькими глотками. Казалось, что все это его несколько забавляло.

– Начиная с вопроса, как он добивается великих результатов…

– Да, это действительно не самый умный вопрос, – согласился я. – Ну и что же ответил Гообар?

– Он думал долго и серьезно и под конец сказал: «Может быть, потому, что я неустанно думаю…» В этой фразе, несмотря на ее кажущуюся банальность, есть великая и простая истина: его ум непрерывно создает мысленные конструкции и сталкивает их одну с другой; это похоже на вечные попытки грандиозного синтеза, растянутые на многие месяцы и годы; у него хватает смелости додумывать до конца гипотезы, кажущиеся совершенно абсурдными, и делать из всего этого необходимые выводы… Кстати, именно поэтому я никогда не пойду с ним больше в горы. Я не хочу собственной персоной увеличивать царство мертвых предметов.

– Что общего между твоим инстинктом самосохранения и Гообаром? – спросил я.