Спасти огонь - Гильермо Арриага

он Люсьену — тот его даже не вспомнил бы. А вот у Моралеса память была превосходная, как и полагается уважающему себя политику. Он продемонстрировал ее, когда к нашему столику подошла пара каких-то подхалимов. Он справился о здоровье их жен и детей, причем назвал всех по именам и точно вспомнил, когда виделся с ними в последний раз. Подхалимы удалились, радуясь, что чиновник его уровня так подробно их помнит.

После долгого перечисления балетов, на которых он успел побывать в течение жизни и пока был послом в разных странах, я осмелилась спросить, а зачем, собственно, мы встретились. «Я хочу, чтобы ты узнала меня поближе, Марина, — сказал он, поедая шоколадное суфле. — Тебе прекрасно известно, что я заинтересован в отношениях с тобой и в том, чтобы ты отдалилась от этого животного». Животного? Я больше чем уверена, Хосе Куаутемок страшно гордился бы таким эпитетом. «Что именно вы имеете в виду под отношениями?» — спросила я. В течение обеда он несколько раз просил обращаться к нему на «ты». Я не хотела. Это стало бы лишней прорехой в моей броне. «Ты девушка определенного круга, из хорошей семьи, из хорошего общества. Красивая, образованная. Чего еще желать?» Я спросила прямо, что он собирается со мной делать. «По возможности — проводить с тобой ночи, путешествовать, часто встречаться. Близкая дружба, без лишних осложнений. Вот увидишь, я гораздо лучше убийцы, с которым ты кувыркаешься в тюремных гадючниках». Какой красивый способ сказать: «Я хочу, чтобы ты была моей шлюхой и я мог тебе засунуть, как только приспичит». «Вы немного торопите события, вам не кажется?» — сказала я. Он улыбнулся. «Не упусти шанса изменить свою жизнь — со мной или без меня, — изрек он. — Поверь, мы отлично поладим. This is meant to be». Я чуть не прыснула. Английский в его устах звучал нелепо. Ни костюм с Сэвил-роу, ни золотые запонки, ни часы за сотни тысяч долларов ни на йоту не прибавляли ему благородства. «Хватит нам ходить вокруг да около, дорогая. Нас явно тянет друг к другу. У меня квартира в этом доме. Может, поднимемся и поболтаем в спокойной обстановке?» Я только и смогла, что, еле ворочая языком, произнести: «Вы женаты?» Он снова улыбнулся: «Ты тоже замужем, Марина. Но разве это так уж важно?»

В его представлении женщина моего социального положения, спящая с преступником, — шлюха, готовая лечь под любого. И наверняка так думает не он один, а еще миллионов пятьдесят мужиков. Не знаю, как я сама бы отреагировала, узнав такое, например, про свою подругу. Но уж точно не стала бы смешивать ее с грязью. Нужно сопротивляться стереотипам. «Всему свое время», — ответила я Моралесу, даже игриво.

На прощание он взял меня за руку и заглянул прямо в глаза: «У нас все сложится отлично, вот увидишь». Я изобразила ту же фальшивую улыбку, что в течение всего обеда: «Посмотрим». — «Надеюсь, у Клаудио в Монтеррее все получилось с делос Сантосами. Превосходный люкс снял он себе в „Кинта Ре-аль“. Номер сто два, вице-королевский. Я и сам не раз там останавливался. Прекрасный выбор». Во мне заклокотала ярость. «Послушайте, директор, мне не нравится, когда за мной шпионят и впутывают моего мужа». Во взгляде Моралеса появилась жесткость. «Марина, чем скорее мы договоримся, тем лучше». Федеральные службы разведки помогают ему в сексуальных домогательствах. Десятки наркомафиозных боссов разгуливают на свободе, а правительственные шпики заняты мною. Я подавила желание произнести это вслух. «И Хосе Куаутемока тоже, пожалуйста, не вмешивайте». — «Не беспокойся. Завтра ужинаем в „Ди Паоло", в двадцать тридцать. И оденься получше, а то еще не пустят. Доброго дня, дорогая». Он развернулся и зашагал к выходу. Какой-то человек привстал из-за столика поздороваться с ним. Я тоже поспешила убраться из ресторана как можно скорее.

Сеферино, ты обожал ругать психологов и насмехаться над любыми видами психотерапии. «Без неврозов мы не можем двигаться вперед, — говорил ты нам. — Мы годами приспосабливаемся к самым неблагоприятным условиям, а потом является какой-то жулик и за наши же деньги отбирает у нас с таким трудом добытое орудие борьбы. Не поддавайтесь на обман». Нам очень нравилось, как на это возражал Хосе Карраско, твой друг, психоаналитик по профессии: «Не неси чушь, Сеферино. Психолог освобождает тебя от груза, мешающего прогрессировать». Ты энергично сопротивлялся: «Это для слабаков. Сильные личности отталкиваются от груза и благодаря ему идут быстрее».

Карраско, представителя юнгианства, ты уважал. Вы часами спорили у нас в гостиной. И явно испытывали взаимное восхищение. С другими ты быстро терял терпение и называл их низшими умами — будь они хоть выдающимися историками, хоть успешными писателями, хоть влиятельными политиками. Да, Сеферино, приятно было посмотреть, как ты с ними разделываешься. А уж на трибуне ты и вовсе метал громы и молнии. Если один из этих ограниченных противников осмеливался возразить — жди беды. Ты просто топил их, без всяких усилий. Так жестко, что погубил интеллектуальную репутацию многих.

Для нас Карраско был все равно что близкий и любимый дядюшка. Добрый, заразительно хохочущий, богемный — и в тоже время истинный интеллектуал. Безжалостный в диспуте. Я обожал, когда он бывал у нас. Он нас очень любил и баловал. Из всех поездок обязательно привозил нам подарки.

Удивительно смешение рас и культур, породившее этого человека. Однажды он нарисовал нам с Хосе Куаутемоком свое генеалогическое древо. Правнук кантонцев, приехавших строить железные дороги в конце XIX века. Еще один прадед — арагонец, женатый на сирийской еврейке. Другой прадед, индеец тараума-ра, женился на чернокожей американке, отца которой линчевали в Алабаме. Как-то раз мы с тобой ходили в замок Чапультепек, и ты показывал нам картины неизвестных художников XVII века, на которых изображались расовые касты, существовавшие в колониальной Латинской Америке. «Вот они, предки Карраско», — сострил ты. Да, к его роду легко можно было бы отнести термины «волк», «поверни-назад», «летучий»[25]. Ты, прямой потомок коренных народов, перешедших в незапамятные времена Берингов пролив, насмехался над этнической мешаниной в крови Карраско. Когда мы рассказали ему об этом, он тоже посмеялся:

«Да уж, я дворняга. Помесь чихуахуа, овчарки, добермана и болонки. — А потом пришпилил и тебя: — Зато ваш папаша — вылитый солоискуинтле[26]. Лысый, страшный; три с половиной волосины и те торчком стоят».

Как и ты, Карраско был одержим историей. Ты специализировался на