Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

посол разбудил в ночь на 22 июня, чтобы вручить послание нацистского диктатора, был огорчен лишь тем, что Гитлер в который раз не удосужился заранее известить его о своих намерениях.

Вопреки позднейшим измышлениям, дуче был настроен вполне оптимистически, ожидая еще одну быструю и победоносную военную кампанию.

Распорядившись немедленно объявить войну СССР, Муссолини тут же принялся строить новые военные планы. В своих довольно наивных попытках скрыть второстепенную роль Италии в ведущейся войне дуче неизменно стремился навязать немцам контингенты из собственных вооруженных сил – авиационный корпус в Бельгии, подводные флотилии в Бордо, а теперь он задумал подготовить для «Восточного похода» целый армейский корпус. Идея отправить в СССР «итальянского Роммеля» чрезвычайно привлекала Муссолини – по мнению дуче, это означало идеологическую преемственность с итальянской политикой 30-х годов, когда фашисты сражались с коммунистами среди холмов Испании. «Теперь, когда наше старое знамя антибольшевизма опять развевается во главе батальонов, духовная, идеологическая, политическая и военная перспективы стали ясными и очевидными», – послушно откликнулась пресса на замыслы диктатора.

Намного труднее было подыскать аргументы для обоснования практического значения итальянского участия в операции «Барбаросса». Если для Финляндии или Румынии победа в войне с СССР означала возвращение утраченных в 1940 году территорий, то намного более насущной задачей Италии являлась концентрация сил против Британской империи, нежели перенесение «борьбы идеологий» на просторы СССР. Но Муссолини предпочитал не замечать прохладного отношения немцев к его инициативе – романтизированные представления дуче об итальянских легионах, уходящих в «далекий поход против варваров», были сильнее любых доводов здравого смысла. Объясняя в послании Гитлеру свое парадоксальное желание отправить на Восточный фронт целый корпус, в то время как в Африке немецкие войска защищали итальянскую Ливию, дуче прибегнул к достаточно забавной аргументации: итальянцы, писал он, будут особенно хорошо сражаться с советскими коммунистами, потому что испытывают к идеологическому врагу ненависть, а это лучшая мотивация для солдат. Вопроса о том, почему итальянцы не испытывали столь же сильных чувств по отношению к «плутократическим» Франции и Англии, Муссолини поднимать не стал.

Уговорив фюрера принять помощь Италии, дуче занялся важным делом: и союзника, и врага надо было поразить грозным видом итальянских солдат. По мнению Муссолини, мелочей в таком вопросе быть не могло. В переписке с начальником генерального штаба Кавальеро дуче особо подчеркнул значимость того, что одно из «гренадерских» подразделений корпуса укомплектовано специально отобранными солдатами высокого роста. Диктатор был поглощен деталями формирования экспедиционного корпуса: «На этот раз я не потерплю никаких «приблизительно». Нужно отдать всё!» – прокомментировал Муссолини доклад начальника итальянского генштаба. Кавальеро столкнулся с неразрешимой задачей – быстро создать мобильную группировку для боевых действий в условиях современной войны. От идеи включить в состав экспедиционных сил танковую дивизию пришлось отказаться – нехватка боевых машин для «войны моторов» в Африке была слишком вопиющей, а посылать против войск Красной армии танкетки не решился даже дуче. Вместо этого на Восток отправились кавалерийская дивизия и легион фашистской милиции, всего – 62 тысячи солдат и офицеров, усиленные небольшой авиационной группой.

Одну из уходивших в поход дивизий дуче проинспектировал лично – помимо прочего он хотел показать военному атташе Германии элиту итальянской армии. Но от взгляда немецкого офицера не укрылось то обстоятельство, что «моторизированная дивизия» была таковой лишь по названию – количество реквизированных гражданских автомобилей явно уступало числу мулов и лошадей. Но дуче, уже предвкушавший подвиги итальянцев в Советской России, на такие «мелочи» никогда не обращал внимания. Командир корпуса может «просить у меня для своих людей только ордена и медали», – писал в те дни Муссолини.

Поражают несообразность и непоследовательность диктатора, который вникал в такие несущественные детали, как рост своих солдат, но игнорировал важнейшие проблемы вроде нехватки грузовиков или недостаточной артиллерийской поддержки. Объяснить это можно только тем, что для всех итальянцев, не исключая и высшее руководство, «поход на Москву» представлялся не более чем «военным приключением». Приветствуя своих солдат на торжественной встрече в Берлине, посол Италии наивно поинтересовался у стоявшего неподалеку немецкого генерала: «Эти солдаты успеют прибыть вовремя, чтобы принять участие в каком-либо крупном сражении?»

Неудивительно поэтому, что итальянские войска в результате оказались абсолютно не готовы к жестокой войне на Востоке – не технически, ни психологически. После того как назначенный командующим CSIR (Corpo di Spedizione Italiano in Russia – «Экспедиционный итальянский корпус в России»), заболев, покинул своей пост еще до появления первых итальянских солдат на территории СССР, его место занял генерал Джованни Мессе, считавшийся убежденным фашистом и сумевший неплохо зарекомендовать себя во время войны с греками.

Летом 1941 года известия о все новых и новых германских успехах на Восточном фронте вызывали у дуче приподнятое настроение. Еще больше оно улучшилось после того, как итальянские войска начали боевые действия на Украине. 4 августа в дневнике Ракеле появилась запись:

«Бенито вернулся домой довольный. Он показал мне телеграмму генерала Мессе. «Наши продолжают наступать, – кричал он. – Мы разбиваем сопротивление русских. Ты понимаешь, что именно там следует сейчас быть. Необходимо показать всему миру, что не только немцы умеют побеждать!»

Тремя днями позже от охватившей дуче эйфории не осталось и следа. Семья Муссолини понесла тяжелую утрату: неподалеку от Пизы в авиационной катастрофе погиб Бруно, средний сын диктатора. Во время испытательного полета у нового бомбардировщика отказал двигатель, Бруно Муссолини не сумел посадить заглохший самолет, и он врезался в дом. По Италии немедленно поползли слухи о диверсии, но расследование ничего не обнаружило: в те годы военные самолеты разбивались при неудачном пилотировании не реже, чем в воздушных боях.

Муссолини был безутешен. Его потрясение особенно заметно в книге «Я разговариваю с Бруно», вышедшей вскоре после гибели сына, – очень личная, почти сокровенная, она была написана в нехарактерной для диктатора манере. Но происходящие в мире события не позволяли дуче предаваться личной скорби слишком долго – всего через две недели после трагедии Муссолини отправился на Восток, чтобы непосредственно наблюдать за победоносным походом своего германского союзника.

Кинокамеры запечатлели первое и последнее появление Муссолини на территории СССР. 23 августа штабной поезд дуче выехал в ставку фюрера в Восточной Пруссии. Гитлер, чьи войска уже стояли под Ленинградом и вот-вот должны были окружить советские армии под Киевом, приветствовал итальянскую делегацию с видом утомленного, но торжествующего победителя. Как он и предполагал – Советский Союз оказался «колоссом на глиняных ногах»!

Для Муссолини, еще не вполне оправившегося от своей потери, все эти успехи, о которых немецкие генералы и фельдмаршалы рассказывали с утомительной обстоятельностью, были сродни фантастическим историям, не имевшим к реальности никакого отношения. На кадрах кинохроники