Друзья и враги Анатолия Русакова - Георгий Тушкан

«Но так поставлено в лучших школах!» — закричала с места Жевержеева.

«Нет, в лучших школах иначе. Вот, говорит, и перенимайте их опыт. Попробуй поговори начистоту о школьных делах, если воспитательница сама пишет для выступающих доклады или редактирует их по-своему».

А потом здорово так:

«Кого, говорит, мы будем обманывать? Как в сто третьей школе принимают в комсомол? Формально! Подростки сразу улавливают фальшь, а где полуправда, там — ложь. Ложь рождает цинизм, лицемерие, ханжество, неверие в высокие идеалы.

Ведь это же, говорит, в школе у Жевержеевой был случай, когда на выборах комсомольского комитета школьники сговорились заранее и избрали ребят-троечников, а объяснили так: «От наших заседаний и совещаний толку чуть, а времени на это тратится много, тратится за счет подготовки уроков, вот и пусть троечники заправляют, им в институт не поступать, пусть они и тратят время». Ведь это же ужасно?

Казенщина, бюрократизм и формализм, вот что губит живое содержание, особенно в седьмом и восьмом классах сто третьей школы. Правда, там два старших класса хорошие. У школьников масса своих спорных вопросов, и на перемене они обсуждают их горячо, перебивая друг друга. Они обсуждают их на улице, идя домой, даже в подъезде парадного или во дворе.

Я, говорит, шла с ними и слушала. Одни шли домой, а другие, у которых родители работают и дома никого нет, отправлялись болтаться по улицам и дворам. Там же убивают время великовозрастные бездельники, всякие стиляги и еще кое-кто похуже. И для нас, говорит, комсомольцев, для нашего комсомольского влияния, нет злейших врагов, чем эти «опекуны». Они-то и учат ребят всему плохому. Они щеголяют цинизмом и неверием в высокие идеалы, кичатся практицизмом, высмеивают революционные традиции. Все, чем мы гордимся, они отрицают, смешивают с грязью».

«Панику разводит! — закричала тогда Жевержеева. — У нас было единственное чрезвычайное происшествие — это случай с Мечиком Колосовским и его компанией. В порядке самокритики, говорит, должна отметить, что был случай воровства цветного металла этим же Мечиком Колосовским. Он очень трудный мальчик. Таких надо воспитывать в специальных школах для трудновоспитуемых».

Сергей призвал ее к порядку.

Я жалею, что не подал реплику. Какой же Мечик трудновоспитуемый? И почему Жевержеева не говорит о Бобе Троицком, Пашке Лопухове, о Димке Кошелеве, они ведь тоже из сто третьей? Почему она о них молчит?

«Что влекло тимуровцев? Что побуждало их совершать благородные поступки?» — спросила Катя.

«Пробудившееся коллективное сознание», — опять подсказала Жевержеева и снова получила замечание.

А Катя правильно сказала:

«Романтика, тайна! Вы, говорит, Жевержеева, не понимаете, что значит для ребят тайна. Ведь условно можно считать, что весь процесс обучения — это раскрытие тайны: тайны планеты, тайны жизни, тайны вещества, тайны происхождения человека и животных, тайны атома, тайны Марса… Это путешествие в глубь вещей и явлений. Почему, говорит, например, у вас в сто третьей ребята льнут к Мечику? Один из секретов — в тайне. Тайной и таинственностью можно увлечь детей для свершения и хорошего и плохого. Но что такое тимуровские команды вашей школы, если не скучное мероприятие? Работа пионерской организации должна быть романтична и не бояться таинственности».

Ну, а потом выступила Жевержеева.

«Если Осокорева, — сказала она, — критикует нас за то, что наши тимуровские команды собираются не на чердаке, а в зале и мы созываем их не с помощью кустарного тимуровского приспособления, а по телефону или объявляем об этом в классе, то, говорит, такая критика смешна в устах обследователя! Мы не. пустим пионерское и комсомольское движение на самотек. Иначе начнется русаковщина, как в случае с Мечиком!»

— Боже мой, она так и сказала «русаковщина»?! — всплеснула руками Ольга Петровна.

— Да, так и ляпнула, но Сергей сейчас же одернул ее. Он сказал: «Маленькая справка. Товарищ Жевержеева сказала „русаковщина“. Товарищ Жевержеева неправа». Она так и села.

— Ну, а ты, ты что сказал?

— «Оратор я, говорю, плохой. А скажу о том, о чем сердце болит. Я и вы, говорю, видели не раз, как куражится на улице, ругается какой-нибудь гнусный тип, окруженный любопытными ребятишками, а мимо него, делая вид, что ничего не замечают, проходят здоровенные парни. Отчего это? Ведь хулиганов ничтожно мало, а нас, комсомольцев, много, мы сила. Воры — трусы, они действуют запугиванием, но против коллектива совершенно бессильны. Так почему же комсомольский коллектив только в школе, а на дворе его нет? Надо давать отпор. Лезет вор в сумочку, это видят честные граждане и молчат. И этим поощряют жуликов. Не встречая отпора, они наглеют. Лезет стиляга в душу парнишке, а мы проходим мимо.

Существуют, говорю, случайные воришки. Этих не трудно исправить. Есть и другие — их мало, но они в сто раз опаснее: рецидивисты, воры, бандиты и те, кто с ними. Банда и шайка держат их прежде всего на страхе боязни расправы со стороны своих и пополняются за счет тех, кого им удается соблазнить всякими посулами. Вот почему, говорю, нам надо не допускать, чтобы ребят развращали, завлекали, следить за тем, чтобы они не болтались на улице, найти им интересное занятие. Кроме того, надо разгромить шайки, выловить рецидивистов, хотя это и нелегко. Нужны новые законы, старые, говорю, нам не помогают, а мешают».

— Так и сказал?

— А потом я ответил Жевержеевой: «Здесь было сказано, что Русаков, это я, организовал группу Мечика, или мечиков. А я только подсказал Мечику Колосовскому — наводите порядок сами: порядок там, где живете, где учитесь. Вот и собралось несколько подростков. Сейчас в этой команде чуть не половина школы. От желающих нет отбоя. В команде и пионеры и не пионеры, и комсомольцы и не комсомольцы, и это совсем не плохо».

«Приукрашиваете!» — кричит мне Жевержеева.

«Их обвинили в хулиганстве, потому что они якобы избили Пашку Лопухова, а это была не драка, а самозащита. Пашка обирал малышей, угрожал, подстрекал к воровству. Мечик и его друзья разведали об очередной воровской операции Пашки с книгами и помогли задержать его. Их хвалить надо за это, а вы их за эту самозащиту прорабатывали, ругали, пугали исключением из пионеров. Правильно сказала Катя Осокорева, что мы не можем вести себя, как непротивленцы злу».

И тогда поднялся какой-то комсомолец и сказал:

«Дашь хулигану сдачи, а тебя тоже, за компанию с ним, оштрафуют или осудят за хулиганство. Надо дать право на самооборону».

Тогда секретарь райкома партии сказал:

«Правильно!»

«Комсомолец, — сказал я, — обязан, не ожидая просьб от обиженных, обуздывать хулиганов, запрещать ругаться матом».

Ну что тебе еще рассказать? Выступал начальник детской комнаты милиции нашего района лейтенант Хлопунов и говорил о том, что необходимо организовать разумный отдых детей после занятий в школах, детских домах, ремесленных училищах, клубах. Необходимо, сказал он, своевременно организовать опеку над детьми, потерявшими родителей. И, уж конечно, установить ответственность родителей за воспитание своих детей, привлекая их к материальной и административной ответственности, в том числе и за содержание в детских колониях. Потом выступали многие и говорили, что надо создать обстановку нетерпимости к любым проявлениям несоветского образа жизни. Сергей Порфирьев, например, предложил организовать комсомольцев и вне школы, в оперативные отряды, назвать их бригадой или патрулем, комсомольским рейдом. Собираются желающие смелые, мужественные люди и под руководством опытного товарища идут по улице и никому не позволяют хулиганить, нарушать порядок. Надо, чтобы молодежь сама поддерживала порядок у себя в доме, во дворе, на улице, а не ждала постороннего вмешательства.