Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

Я тут же запела:

– «О Данни, дружище, ты слышишь волынку? Ты слышишь, как звуки ее летят из долины в долину и дальше по горным склонам?»

– А, вот оно что, – кивнула Мод. – Какие-то англичане просто положили лирические стихи на древнюю мелодию.

Звучало это пренебрежительно.

– А разве те герцогиня с графиней, с которыми я познакомилась у вас дома, не были потомками Диких Гусей? Кажется, фамилия одной из них была как раз О’Кахан, – вспомнила я.

– Многие аристократы так и остались в Ирландии, – объяснил мне Йейтс. – Но всех их называют Дикими Гусями.

* * *

Когда мы завершили наш тур, был уже почти час. Йейтс хотел устроить «правильный ланч», как он сам выразился. Но Мод была решительно настроена ехать в Байё. Отдавая дань их духовному браку, Уилли в итоге согласился на багет с ветчиной и сыром камамбер, которые и жевал по пути. Мод все-таки знала толк в развлечениях, и я поняла, за что ее любят дети. При всей своей красоте и большом росте в душе она была ребенком, восторгавшимся этим пикником на колесах.

В Байё мы добрались уже в начале седьмого, и собор был закрыт. Но Мод сказала, что настоятельница местного монастыря, мать Матильда, – ее подруга. Возможно, она сможет сводить нас посмотреть гобелены.

– Мы с Изольдой и Шоном останавливались в этом монастыре на Пасху, – рассказала мне Мод. – Монахини сомневались насчет Шона, потому что мужчинам запрещается вход туда, но я сказала, что со своими длинными вьющимися кудрями он больше похож на девочку, и они согласились. Спасибо Создателю. Я как раз сидела с Матерью Матильдой в приемной, когда появился священник из собора, чтобы рассказать мне про восстание. Настоящее пасхальное чудо, подумала я. А потом… Монахини были очень добры ко мне на протяжении тех ужасных недель.

Она повернулась к Йейтсу.

– Я еще никогда не была так благодарна, чтобы обратиться в новую веру, – сказала она, а затем обратилась уже ко мне: – Уилли не нравится католическая иерархия, но я больше не могла оставаться в Церкви Ирландии.

– Французский католицизм намного более цивилизованный. Жаль, что ирландцы не смогли больше походить в этом на французов, – заметил Йейтс.

– Лейтенант Шоле с вами не согласился бы, – ответила я.

Он, разумеется, понятия не имел, о ком я говорю, но и не поинтересовался.

Мы с Йейтсом молча сидели в машине, пока Мод шла к дверям монастыря. Монахини могли быть на молитве или на ужине, подумала я. А мать-настоятельница просто так к нам не выйдет. Но через несколько мгновений она появилась вместе с Мод. Это была высокая женщина в облачении из тонкой ткани и со складчатым головным убором. Урсулинка, решила я.

Мы вошли в темный собор и последовали за светильником матери-настоятельницы, которая вела нас по поперечному нефу в боковую часовню, где на четырех стенах были развешены гобелены. Никаких единорогов на них не было. Узкие полоски полотна, длинные, словно футбольное поле, покрывали вышитые фигуры очень ярких и насыщенных цветов, что было заметно даже при тусклом мерцающем свете лампады.

Мать Матильда говорила по-английски. Слава богу. Я бы не смогла проследить за всей этой историей на французском, потому что даже на родном языке это было достаточно трудно для меня. Она рассказала, что епископ Одо, сводный брат Вильяма, заказал эти произведения искусства у монашек в английском монастыре.

– Вильяма?

– Герцога Нормандского, который впоследствии стал королем Англии, – пояснил Йейтс.

– Вы имеете в виду Вильгельма Завоевателя? – уточнила я. – 1066 год?

– Разумеется, – ответила за него Мод.

Пока мать-настоятельница рассказывала про борьбу за королевский трон, изображенную на этих гобеленах, мысли мои возвратились к нынешней войне. Должна ли Америка вступить в нее, чтобы спасти Францию и остановить резню? Стоя в величественном храме, Доме Господнем, и глядя на эти гобелены, я думала: «Оставайтесь дома, ребята. Нас все это не касается. Наших лидеров будут определять выборы, а не войны. С чего нам ввязываться в эту историю? Конечно, у нас есть свои конфликты. Взять хотя бы моего отца, который сражался за Союз. Для гобелена, рассказывающего историю нашей Гражданской войны, понадобилась бы очень длинная стена. Возможно, мы чему-то научились, узнав цену этому. Возможно. Возможно».

Когда мы добрались до Кольвиля, было уже почти десять вечера, но Мод утверждала, что наш выезд прошел очень хорошо. Она выглядела почти веселой и радостной, когда мы подъехали к ее очаровательному дому, стоящему прямо на берегу.

– Я назвала его Les Mouettes, – сказала мне она. – «Чайки».

Изольда и Шон выбежали нам навстречу. Как быстро меняются мальчики! Когда я впервые встретила Шона четыре года назад, он был совсем ребенком. Теперь он раздался в плечах. Он будет высоким – весь в мать. Изольда же старше выглядеть не стала. Она была мила, но рассеяна, здороваясь с нами, курила сигарету. Барри Делейни тоже была здесь – как и их большой пес, три кошки и два петуха. Сад Мод упирался в пролив Ла-Манш. Уже слишком стемнело, чтобы можно было что-то рассмотреть, но я ощущала запах соли и слышала шум накатывающего на берег прибоя.

– Проходите, проходите, – пригласила в дом Барри. – Джозефина уже приготовила ужин.

Я прошла за Мод в ее двухэтажный каменный дом.

– Сразу после ужина я пойду к себе в комнату, – предупредил Йейтс. – Я близок к тому, чтобы найти нужную фразу для своей поэмы.

Поэма. Йейтс пишет свою поэму прямо сейчас. Сестра Вероника была бы в полном восторге.

– А я свое стихотворение уже закончила, – сообщила нам Изольда.

– Замечательно, дорогая, – сказала Мод. – Ты обязательно должна нам его прочесть. А ты, Уилли, надеюсь, прочтешь нам свой отрывок завтра.

Поздний ужин за круглым столом Мод, Уилли, дети и Барри Делейни. Даже Шон пил сидр, от которого у меня немного кружилась голова. Мне очень хотелось хорошенько выспаться, однако после еды Барри увела меня на своего рода крыльцо сбоку дома, заставленное книжными шкафами.

– Я составила книгу биографии нашего Шона.

«Уже? – удивилась я про себя. – Ему ведь всего двенадцать».

– Видите, вот здесь два билета на спектакль: Мод должна была пойти на него в тот вечер, когда родился Шон, – показала она мне. – А вот копия телеграммы, которую я посылала папе римскому.

Я прочитала это послание: «Родился король Ирландии».

– Очень мило, – заметила я.

Нас нашла Мод.

– Барри – наш летописец и мой заместитель и помощник. Я бы не смогла заниматься своей работой, если бы не была уверена, что всеми делами в доме займется она, – сказала мне Мод.

В этот момент «король Ирландии» ворвался в комнату, преследуя собаку, которая, в свою очередь, гналась за петухом. Шон кричал на пса сразу на двух языках – по-английски и по-французски.