Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

– Они были настоящими героями, Нора, наши солдаты-поэты. Возможно, их военная стратегия была сомнительна, зато благородство помыслов вопросов не вызывает. И в моральном плане они победили, – заключила она.

Моральные победы не считаются в драке без правил, которая ведется среди политиков в Чикаго и Бриджпорте, подумала я. Эд с Майком дерутся, чтобы победить по-настоящему.

И все же, при всем позерстве и рисовке Мод, она смелая и решительная женщина. А то, что они с Изольдой работали медсестрами…

Мы наконец догнали Йейтса. В руках он держал свернутую в рулон бумагу.

– О, Уилли! Ты закончил.

– Вполне пристойный черновик, – ответил он.

– Прочти нам, – попросила Мод.

– Не хотела бы вам навязываться, – сказала я. – Лучше пойду назад.

– Вздор, – отрезала она. – У нас редко получается, чтобы при рождении наших детей были свидетели. Вы будете крестной матерью этой поэмы, Нора. – Она улыбнулась Йейтсу. – Только надеюсь, это не еще одна про меня, – сказала она ему.

– Она про Ирландию. Хотя ты там тоже ненадолго появляешься.

– Когда Уилли изображает Ирландию женщиной, Эрин или Скотией, он иногда использует мой образ в качестве своего рода метафоры, – пояснила Мод для меня.

Йейтс стоял спиной к проливу. Освещение было прекрасным.

– Можно я сфотографирую вас вместе с Мод? – попросила я.

– Не теперь, – ответил он. – Возможно, позже.

Он сказал нам сесть на один из больших валунов на берегу.

– Называется она «Пасха 1916 года», – объявил он.

– Очень хорошо, Уилли. Я надеялась, что ты напишешь поэму о наших героях, – сказала Мод.

Йейтс поднял свой свиток и начал читать:

– Напряженный и яркий взор, – повторила Мод. – Да, именно так они выглядели, когда возвращались после митингов и демонстраций. Помню, я…

– Прошу тебя, Мод, – прервал ее он.

– Продолжайте, мистер Йейтс, – сказала я.

Он кивнул мне и продолжил:

Я легко могла представить этот обмен приветствиями. Йейтс, отстраненный, защищался с помощью хороших манер. Тем временем он читал дальше:

Что ж, думаю, теперь он приоткрыл завесу. Клуб. Я могла представить его англо-ирландских приятелей, сидящих вокруг камина и посмеивающихся над этими мечтателями, этими парнями-католиками из среднего класса, намеревавшимися развалить могучую Британскую империю. Но слово «шут» в последней строчке задело Мод.

– Так они шуты, по-твоему? – снова перебила его она. – Ты считаешь их дураками? Такими ты видишь этих людей? Этих настоящих патриотов?

Но Йейтс лишь пристально посмотрел на нее. И не обратил внимания на ее слова. Я одернула Мод. А голос Йейтса каким-то образом начал гудеть в такт шуму волн.

Каждое слово в этой строке казалось стоящим отдельно. Потом повисла долгая пауза, после которой интонация его стала разговорной.

– Это Констанция, – уверенно сказала Мод. – О, Уилли, ты не можешь говорить, что ее работа была «благой тщетой». Боже мой, она ведь готовила еду вместе с нами, когда уволили тех забастовщиков. Фианна, ее бойскауты, они учились гордиться собой и своей страной. Они сражались, когда…

«Ах, Мод, – подумала я. – Ты, конечно, и сама понимаешь, что Йейтс в стихах отдаст предпочтение молодой влиятельной красотке, скачущей верхом через живые изгороди крестьян в графстве Слайго, чем вооруженной графине в военной форме».

– Пирс, – прошептала мне Мод.

– Макдонах, – сказала Мод. – Это правда. Он стал бы великим поэтом и был бы нашим «крылатым конем». Да, все правильно.

Какие еще повстанцы в истории описывались как чувствительные натуры, заботливые и со светлыми помыслами? Мод молча улыбнулась мне и кивнула.

Внезапно голос Йейтса зазвучал презрительно и даже зло:

– Макбрайд, – сказала мне Мод. – Тут он имеет в виду Джона. Уилли, ты не можешь продолжать нападки на него. Тем более сейчас, когда он…

Йейтс потянулся к ней и взял ее за руку. Следующие слова произнес, уже глядя ей прямо в глаза:

Последние две строчки он почти прошептал.

А далее Йейтс, похоже, хотел что-то объяснить и Мод, и самому себе:

«Сердца, одержимые одной целью». Я отнесла бы к таким Мод, Констанцию, а также Питера и дедушку Патрика. Действительно ли их одержимость меняет течение жизни? Без такой убежденности вряд ли кто-то мог бы когда-нибудь сбросить тиранов.

Солнце опустилось низко и продолжало садиться в океан к линии горизонта. Облака вспыхнули огнем в его лучах. Следующие строчки Йейтс прочитал нарочито медленно:

За образами этими было трудно уследить. Может, Йейтс имел в виду какое-то конкретное место? Вспоминал Слайго? Видел знакомый пейзаж, где изменилось все, кроме камня, который остался твердым и недвижимым?