Темная половина - Стивен Кинг

Тад поднял левую руку и пощупал появившуюся у него на левомвиске язву. Он задержал ладонь перед глазами и посмотрел на пальцы. Они быливлажные. Тогда он потрогал лоб. Кожа была ровной. Маленький белый шрам, памятьоб операции, которую претерпел Тад Бомонт, начав реально жить в литературе,теперь исчез.

Один конец качелей поднялся, другой должен опуститься. Ещеодин закон природы, мальчик. Просто еще один закон.

Уже стемнело снаружи? Тад предположил, что да, должно быттак – темно ли почти темно. Он взглянул на свои наручные часы, но от них небыло проку. Они остановились без четверти пять. Время не играло особой роли. Ондолжен будет это сделать очень скоро.

Старк вынул сигарету и положил ее в пепельницу.

– Ты хочешь продолжить или сделаем перерыв?

– Почему ты не хочешь продолжать? – ответил Тад. – Я думаю,ты сможешь.

– Да, – ответил Старк. Он не смотрел на Тада. Его глаза былиустремлены только на слова, слова, слова. Он запустил руку в свои светлыеволосы, которые снова отросли на его голове. – Я тоже думаю, что смогу. Дажезнаю, что смогу.

Он начал снова писать. Он только коротко взглянул вверх,когда Тад вылез из своего складного стула. И пошел к настенной точилке длякарандашей, после чего снова уткнулся в работу. Тад заточил один из карандашей«Бэрол» сделав его почти столь же острым, как бритва. И, пока он возвращался,он также вынул из кармана птичий манок, полученный от Роули. Тад зажал его вруке и снова сел, глядя в блокнот перед собой.

Время настало. Он знал это столь же хорошо и четко, как ито, во что превратилось его собственное лицо, ощупай он его рукой. Вопрос быллишь в том, хватит ли у него на эту попытку силы воли.

Часть Тада не хотела этого; часть его все еще была увлеченакнигой. Но он сам был удивлен, выяснив, что это чувство было далеко не стольсильным, как ранее, когда Лиз и Алан покидали кабинет, и он предполагал даже,почему. Произошло отделение. Своего рода непристойное рождение. Это не былабольше его книга. Алексис Мэшин находился рядом с тем человеком, который жаждалписать эту рукопись с самого начала.

Все еще крепко держа птичий манок в левой руке, Тад нагнулсянад своим блокнотом.

«Я посредник», – написал он.

Наверху прекратилось безостановочное топтание птиц.

«Я знаю», – написал он.

Весь птичий мир, казалось, прислушивался.

«Я хозяин».

Тад остановился и взглянул на спящих детей.

«Еще четыре слова, – подумал он. – Всего четыре».

И Тад обнаружил, что жаждет их написать так, как еще никогдав жизни не хотел писать что-либо.

Он хотел писать повести и романы... но куда больше этого,больше, чем он хотел вернуть те внутренние образы, которые иногда рисовал ипоказывал ему третий глаз, он хотел быть свободным.

Еще четыре слова.

Он поднял левую руку ко рту и вставил манок между губ,словно сигару.

Не смотри сейчас вверх, Джордж. Не смотри, не уходи из мира,который ты создаешь. Не сейчас. Прошу, дорогой Господи, не дай ему взглянутьсейчас на мир реальных вещей и событий.

На разлинованном листе в блокноте перед ним Тад написалслово «ПСИХОПОМПЫ» жирными прописными буквами. Он окружил его. Он нарисовал подкружком стрелку вниз, а под стрелкой написал «ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА».

Снаружи начал дуть ветер – только это не был ветер; это былодвижение миллионов крыльев. И оно же было внутри головы Тада. Вдруг третий глазоткрылся в его сознании, открылся шире, чем когда-либо ранее, и Тад увиделБергенфилд, штат Нью Джерси – пустые дома, пустые улицы, светлое весеннее небо.Он увидел воробьев повсюду, больше даже, чем видел их раньше. Мир, в котором онвырос, вдруг превратился в гигантский птичник.

Только это был не Бергенфилд.

Это было Эндсвилл.

Старк прекратил писать. Его глаза расширились от внезапной,запоздалой тревоги.

Тад вдохнул побольше воздуха и дунул в манок. Подарок РоулиДелессепса издал странную, пронзительную ноту.

– Тад? Что ты делаешь? Что ты делаешь?

Старк кинулся за манком. Прежде чем он сумел коснуться его,послышался резкий удар и манок треснул во рту Тада, порезав ему губы. Звукразбудил близнецов. Уэнди начала плакать.

Снаружи шелест крыльев воробьев превращался в грохот.

Они летали.

Лиз кинулась к лестнице, услышав плач Уэнди. Алан стоял наместе какой-то миг, потрясенный тем, что увидел снаружи дома. Земля, деревья,озеро, небо – все было словно стерты. Воробьи как бы поднимали гигантскийзанавес, затемнивший окно сверху донизу.

Когда первые маленькие тела обрушились на закаленное стекло,паралич Алана исчез.

– Лиз! – закричал он. – Лиз, ложись!

Но она не собиралась этого делать, ее ребенок плакал – и этобыло все, о чем она могла думать.

Алан рванулся через комнату к ней, показав ту поистиненебывалую скорость, которая была и для не??о секретом, и повалил ее на под, какраз в тот момент, когда вся стеклянная стена рухнула внутрь гостиной под весомдвадцати тысяч воробьев. Еще двадцать тысяч последовали за ними, а вслед ещедвадцать и еще двадцать тысяч. В какое-то мгновение вся гостиная уже былазаполнена ими. Они были повсюду. Алан закрыл собой Лиз и затолкал ее под софу.Весь мир состоял из пронзительного чириканья воробьев. Теперь они моглислышать, как разбиваются и другие стекла в окнах, все окна. Дом содрогнулся отударов тысяч и тысяч птиц-самоубийц. Алан выглянул наружу и увидел, что во всеммире вокруг царствует только коричнево-черная движущаяся масса.

Детекторы пожарной сигнализации начали выходить из строя,когда птицы стали врезаться в них. Еще где-то прозвучал чудовищный взрыв отразбиваемого телеэкрана. Везде раздавался треск и звон от падающих со стенкартин и разбиваемой посуды.

И все еще можно было слышать детский плач и вопли Лиз.

– Дай мне дорогу! Мои дети! Дай мне дорогу! Я ДОЛЖНА ПРОЙТИК МОИМ ДЕТЯМ!

Она высунулась наполовину из-под софы, и вся открывшаясяптицам часть тела Лиз была тут же ими оседлана. Воробьи запутались в ее волосахи безумно размахивали крыльями. Она яростно отбивалась от них. Алан сновасхватил ее и затолкал обратно. Через потемневший от тучи воробьев воздухгостиной ему все же удалось увидеть, что черная орда воробьев летит вверх ккабинету Тада.