Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

незнакомого солдата. Жамалудин спросил у нее, где можно найти песок и глину. Женщина все поняла, перестала плакать, засучила рукава.

— Лопату и кирку! — сказал ей Жамалудин.

— Лопату и кирку? Откуда их взять? Проклятые фашисты сожгли село! Все разворовано!

— Железо огня не боится. Камень и земля тоже не горят, мать, — сказал Жамалудин.

Инструменты отыскали среди развалин. Они были без ручек, сгоревших при пожаре.

— Я пойду в лес, выточу ручки! — Жамалудин взял в руки топор.

— Иди, милый! — Слезы опять полились из ее глаз. — Ты такой же, как мой сынок!

— Сейчас, мать, мы тебе дом построим. Слезы — последнее дело!

К вечеру в наскоро сложенной печке горел огонь, а в солдатской каске закипал суп.

Утром измученная старуха еще спала, а Жамалудин уже возводил стену. Он работал с наслаждением. Глядя на него, можно было подумать: никогда не было войны и разрухи, счастливый жених к свадьбе торопится закончить дом. Жамалудин брал в руки старые камни, пахнущие дымом и порохом. Ровный стук молотка, которого он не слышал столько лет, доставлял каменщику наслаждение. Он радовался, как оглохший музыкант, к которому вернулся слух. Этот стук молотка о камень утверждал на земле мир, покой и созидание.

Возвращающиеся в родное село жители с верой и любовью смотрели на незнакомого солдата, воздвигающего стену разрушенного войной дома. Каждый подходил к руинам, оставшимся от их жилищ. К вечеру тут и там зажигались огни.

Пока Жамалудин выкладывал стены, старая Мария натаскала бревен и камыша. Жамалудину пришлось взяться и за столярные работы, которые он обычно неохотно выполнял.

Жамалудин попрощался с Марией, когда дом из одной комнаты и кухни был закончен. Но ему так и не суждено было сразу поехать в аул. Проходя через другое село, он увидел у развалин молодую женщину в черной фуфайке, туго перевязанной платком. Она пыталась восстановить рухнувшую стену. Камни подтаскивала худенькая, бледная девочка. Казалось, если камень упадет, он потянет девочку за собой. Поодаль на одеяле сидел человек в солдатской гимнастерке. У него не было обеих ног. Жамалудина привлекло мужественное и волевое лицо бывшего солдата, перед которым на двух табуретках лежала доска. В руке мужчина держал рубанок. «Видимо, я тосковал по камням, он соскучился по дереву. Но дела его неважные», — подумал Жамалудин и на мгновение закрыл глаза. Он подошел к девочке, молча взял из ее рук камень.

— Ты, маленькая, отдохни, твоя мама будет подносить мне камни, а строить буду я, — ласково сказал он.

— Мама! Мама! — девочка испуганно бросилась к матери.

Женщина обняла дочку.

— Леночка, не бойся! Это — наш, свой! Больше мы никогда не увидим на своей земле фашистов. Правда ведь? — она обратилась к Жамалудину, ожидая подтверждения своим словам.

— Конечно, правда, и духа их здесь не будет! — уверенно подтвердил он.

— Как тебя зовут? — спросила женщина, все еще успокаивая дочь.

— Жамалудин. До войны был каменщиком, — он взял у женщины мастерок и, кивнув столяру-калеке, принялся за работу. Женщина подавала Жамалудину камни и глину, девочка, совершенно успокоившись, бегала от отца к матери и обратно. Жамалудин ничего не слышал, кроме стука своего молотка. Стена быстро росла, будто Жамалудину помогало еще множество невидимых рук.

Вечером мать и дочка легли спать на каком-то тряпье.

— У тебя есть семья? — спросил у Жамалудина безногий.

— Нет! Война всему помешала.

— Ты, я вижу, хороший каменщик.

— Кое-что в этом деле смыслю.

— Откуда сам?

— Из Дагестана. Слышал?

— Дагестан! Конечно, знаю. В нашем полку был аварец Магомед. Мы его называли Мишей. Его убило под Будапештом. Лучше быть убитым, чем безногим…

— Зря ты так говоришь. Закажешь протезы. Можешь и сам сделать. Руки твои, я вижу, мастеровые. И жена у тебя хорошая.

— Наташа… Она приехала за мной в госпиталь и сказала: «И молнию и радугу мы поделим пополам». Взяла меня с собой. А я ей просто в тягость! Ей другой муж нужен. Вроде тебя.

— Не говори так! Не по твоей же это вине. Война! Твоя жена это понимает.

— Да, да, — он несколько раз нервно затянулся папиросой. — Вон у тебя и руки и ноги! Как бы там ни было… Она такая красивая и молодая, а какой я?

— Ваня! Ты все про свое? — подала голос Наташа.

Безногий отбросил папиросу.

«Сейчас же уеду я отсюда. Характер у него, видно, неважный», — подумал Жамалудин. И сразу вспомнил девчонку — такой, какой увидел ее издали: худую, бледную, с камнем в слабых тонких руках. «Словно муравей со своей ношей. Нет, не уйду, пока не закончу дом. Куда мне торопиться? Вернусь позже на неделю, ничего не изменится».

Утром, увидев, что Жамалудин даже не глядит в ее сторону, Наташа подошла к нему, шепнула:

— Ты не сердись на него, война раздавила ему сердце.

Так, помогая по дороге людям, Жамалудин добрался до родных гор только в феврале. В городе Жамалудин сел на попутный грузовик. Его довезли до соседнего аула. Дальше пришлось идти пешком. Было скользко, мороз пробирал до костей.

Стемнело. Поднялась метель. Ветер выл, как стая голодных волков. Колючий снег бил по лицу, попадал в глаза. Казалось, он угрожал: «Я доберусь до тебя, сброшу со скалы!» Но как ветер ни старался, в нем не было силы, чтобы одолеть закаленного войной солдата. Ушанка отяжелела от ледяных сосулек, стеганка задубела. Он зашел за скалу передохнуть, набраться сил. Ветер на мгновение стих.

Вдруг до Жамалудина донесся жалобный детский плач. Жамалудин прислушался, но ветер с новой силой ударил солдату в лицо.

«Померещилось мне! Откуда здесь быть ребенку в такую ночь?» — Жамалудин хотел было идти дальше. Истошный детский крик вновь остановил солдата.

«Иях!» — Жамалудин прислушался. Ветер замер. Сомнения не было: рядом плакал младенец. Жамалудин, проваливаясь в сугробы, бросился к пещере. Войдя под ее своды, зажег спичку и остолбенел. На камнях лежала молодая женщина, как ему показалось, без всяких признаков жизни. Рядом на охапке сухого сена, кое-как прикрытый тряпьем, копошился крошечный младенец. Он будто вступал в единоборство со свирепой ночью, бессознательно сжимая кулачки.

Жамалудин взял ребенка, расстегнул гимнастерку, приложил прямо к своей голой груди. Стеганкой укрыл женщину. Ребенок, согревшись, умолк. Женщина слабо застонала. Жамалудин быстро разжег костер.

Женщина открыла глаза и, увидев склонившегося над ней незнакомого мужчину, крикнула:

— Аллах, я покрыта позором! Мне — смерть!

— Не бойся меня, — сказал Жамалудин. — Я — солдат, иду с фронта в свой аул.

— Солдат! Дай аллах тебе здоровья и счастья! Сбрось меня со скалы вниз! Сбрось! Пусть меня не найдут! — быстро говорила женщина. — Еще прошу тебя, похорони все, что ты видишь в своем сердце!