Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Но, – протестовал я, – но… Господи, мой Боже! Они уже приближаются!

– Да, – отвечал он, зажигая сигарету, – если вы потрудитесь обернуться, тогда скажите: «они уже здесь».

Обернувшись, я увидел бегущих четверых наших преследователей, выстроившихся в ряд как солдаты, готовые к бою. Внезапно левый мужчина неловко споткнулся, словно спускался по лестнице и не знал о еще одной ступеньке. Он замешкался, поднял вторую ногу, словно нащупывая опору, и ухватился за партнера. Второй покачнулся как пьяный под тяжестью компаньона – и все четверо совершили неуклюжий гротескный танец, раскачиваясь из стороны в сторону, вперед и назад, взмахивая руками, будто хватаясь за невидимые веревки, свисающие над ними. Странно, но они уменьшались в росте, становясь все короче и короче, словно надувные манекены, с которых сдувают воздух. Они таяли как жир, брошенный на горячую сковородку.

Я содрогнулся. Даже несмотря на то, что они были бессовестными слугами бессовестного хозяина, ворами и мучителями беззащитных женщин, я не мог подавить приступ тошноты, когда последняя из четырех голов потонула, словно горлышко бутылки, брошенной в воду. Фонтан песчаных брызг поднялся над пляжем от рук, взметнувшихся в пароксизме ужаса и отчаяния. Потом все стихло. Неяркие звезды безмятежно подмигивали гладким пескам мирного пляжа и шепчущей воде.

– Tiens, друзья мои, – де Гранден отшвырнул сигарету и поднялся, – это, кажется всё. Пойдемте же.

– Де Гранден, я понимаю ваше желание спасти фрейлейн Мюллер, – заметил я, когда мы начали путь обратно. Две женщины уютно устроились на заднем сиденье моего автомобиля. – Но вы говорили еще о каком-то сувенире?

Белые зубки маленького француза заблестели в улыбке из-под навощенных усиков.

– Друг мой Троубридж, – доверительно произнес он, – я посетил много интересных мест в вашей стране, но никогда не селился в тюрьме. И я не жажду этого. Думаете, я рискнул своими большими деньгами, когда препоручал мадемуазель Мюллер заботам этих злодеев? Нет! Я обеспечил две тысячи в поддельных банкнотах и пообещал вернуть их в полицейский архив, как только дело завершится. Это и был тот сувенир, за которым я отправился, оставив вас в зале.

– А фрейлейн Мюллер – они освободили ее? – спросил я.

Он подавил зевок.

– Не совсем так. Я обнаружил ее привязанной к стулу, и леди, именуемая Лейлой, стояла на ее страже с чудовищным ножом. Друг мой, мне не очень нравится бороться с женщиной, но леди, которые не хотят быть покалеченными, не должны метать ножи в Жюля де Грандена. Боюсь, я вынужден был поступить не совсем как джентльмен, когда освобождал мадемуазель Мюллер и привязывал Лейлу к стулу на ее место. Eh bien, я связал ее не так крепко, в силу необходимости – чтобы задержать на месте, пока не прибудет полиция.

– И?..

– Пожалуйста, побольше скорости и поменьше разговоров, друг мой, – прервал он меня. – Ваш дом далеко, а выпить вдали от вашего замечательного подвала нечего. Ну, жмите же на газ, как вы, американцы, говорите.

– Привет, доктор Троубридж! – обратился ко мне веселый голос, как раз когда я поворачивал за угол, спеша на срочные вызовы. – Я искал вас целых два месяца, но никак не мог обнаружить. Здорово, что встретил вас сейчас: я рассчитываю показать кое-что сегодня вечером, и, возможно, вы зайдете в мое славное местечко!

– О, как поживаете? – отвечал я в некотором смущении улыбающемуся и совершенно неизвестному мне молодому человеку, сидевшему в потертом небольшом красном «родстере» на обочине. – Боюсь, вы имеете преимущество передо мной, ибо я…

– О, да, конечно, – сказал он с заразительной улыбкой. – Я – Эллсворт Беннетт, знакомый вам. Вы раньше часто приходили в наш дом, когда отец был жив, и…

– Вот уж, Эллсворт, мальчик мой, я никогда не узнал бы вас. Вы так выросли…

– Совершенно верно, – согласился он. – Это обыкновение, к которому все мы склонны в молодости. Ну, а что вы скажете о визите в мою маленькую нору сегодня вечером? Я обосновался на весь сезон в старом Ван-Драб-коттедже и, действительно, имею кое-что достойное внимания.

– Ну, – помедлил я, – буду рад видеть вас у себя на обеде, но я так связан вечерними обязательствами, что, боюсь, буду не в состоянии принять ваше приглашение.

– Вздор! – снова начал он. – Попытайтесь приехать, а? Вы знаете, с тех пор как я получил мою степень, я связан с Музеем Этнологии, и этой весной, путешествуя по Египту, наткнулся на след кое-какого действительно великого открытия. Полагаю, что смогу показать вам нечто совершенно новое, если вы уделите мне внимание вечером или завтра. Кажется, я вспоминаю, как вы с отцом не заботились о времени, говоря о Рамзесе, Птолемее и остальных этих древних джентльменах, когда я был еще слишком маленьким, чтобы знать об этом хоть что-то.

Я оценивающе оглядывал юношу. Он был сыном своего отца, никакой ошибки здесь не было. Эти честные улыбающиеся голубые глаза под рыжеватыми бровями, широкий подвижный рот и квадратная расселина подбородка с намеком на небольшую впадину, даже пятна красновато-коричневых веснушек через мост его орлиного носа напоминали мне о моем старом дорогом однокласснике, дом которого был моим вторым домом до тех пор, пока пандемия инфлюэнцы не унесла его.

– Я приеду, – решил я, пожимая руку парня. – Вы можете ждать меня где-то после восьми этим вечером – знаете ли, рабочие часы должны соблюдаться. Если вы не будете возражать, я прихвачу с собой доктора де Грандена из Парижа, он остановился у меня.

– Уж не Жюля ли де Грандена? – спросил он недоверчиво.

– Да. Вы знаете его?

– Нет, но хотел бы! Жюль де Гранден! Право, доктор Троубридж, я и не предполагал, что вы странствуете в такой утонченной компании!

– Я бы затруднился назвать его утонченным, – ответил я, улыбаясь его энтузиазму.

– О Боже! – Он вскинул руки в ложном отчаянии. – Люди, у которых есть счастье, не ценят его. Да ведь де Гранден – один из передовых этнологов века, его исследования в эволюции и антропометрии стали классикой. Я скажу, что вы приведете его! Я буду высовываться из окна в ожидании вас сегодня вечером! Пока!

Предупреждающе прогудев в рожок два раза, он умчался на своем ветхом авто вниз по улице с такой скоростью, что должен был непременно попасться первому встреченному полицейскому.

Ван-Драб-коттедж, где у юного Беннетта была своя «нора», являлся пережитком тех дней, когда шведы и датчане боролись за господство над страной между Делавэром и Гудзоном. Подобно всем зданиям того времени, это было почти сказочное строение из камня с нависающими краями крыши, заросшей лишайником. Первый этаж был полностью занят комбинацией большой гостиной с кухней, выложенной кирпичом, и стенами, облицованными досками; с маленькими складскими помещениями в обоих концах. Условия проживания Беннетта были так же типичны для него, как фотография. Книжные полки тянулись вдоль стен и вмещали невероятное количество томов: Les Premières Civilisationsand де Моргана и Ostafrikanische Studien Мунцингера соседствовали бок о бок с весьма потрепанной копией «Подражания Христу» Фомы Кемпийского. Когда-то прекрасный, но теперь ужасно потертый сарукский ковер покрывал основную часть кирпичного пола; мебель представляла собой смесь секонд-хенда из красного дерева с дешевым новоделом из сосны. В середине комнаты, как будто на выставке, стояли два длинных накрытых объекта, напоминающие пару саркофагов; они были подняты на грубые козлы приблизительно на три фута от пола. Две керосиновые лабораторные лампы, используемые в конце девяностых, освещали центр комнаты почти театральным зеленоватым ярким светом, оставляя по контрасту тени в углах.