Piccola Сицилия - Даниэль Шпек

– И куда же вы тогда поехали, после свадьбы?

– Дорогая, я опоздаю на самолет. Это уже другая история.

– Но ты ведь сказала, что он еще жив. Так где же он?

– Если бы я это знала, я бы не приехала сюда. Я надеялась, что он появится, mais bon[130]. Если бы я осталась в Париже, я бы не познакомилась с тобой.

Жоэль улыбается мне и ласково прикрывает ладонью мою руку. Потом – будто ей вдруг стало неприятно, что мы слишком долго смотрим друг на друга, – встает. Я иду за ней через веранду на пляж. Au revoir, старая купальня. Нет, adieu, старая купальня. Больше не увидимся.

– А если нам его поискать? Вместе?

– Мори́с не хочет, чтобы его нашли. Он так ловко замел свои следы, как способен только тот, кто решил стать невидимым. Даже мертвый поднимает больше пыли. Это не случайность. В этом весь он.

– Но почему?

– Того Морица, с которым была обручена твоя бабушка, давно не существует. Он весь вышел, сменил кожу, превратился в другого. Он проскользнет в ячейки любой сети, какую бы мы ни связали для него. Ты не сможешь его найти. Даже если бы он сейчас проходил вон по той площади, ты бы его не узнала. Но он знает про тебя, в этом я уверена.

– Я бы на его месте… захотела нас еще раз увидеть.

– Он, должно быть, уже подвел черту. То, что он больше не мог изменить, он оставил в покое. Иначе нельзя было бы жить дальше. И ты должна поступить так же. Когда-нибудь я расскажу тебе больше. Но тебе надо перестать оглядываться назад. Твоя жизнь происходит сейчас.

– Значит, мы еще увидимся?

– Приезжай ко мне.

– С удовольствием.

Мы подходим к отелю. Я хочу обнять ее, однако Жоэль не останавливается.

– Не выношу прощаний.

– Но в аэропорт мы поедем вместе?

– Конечно.

* * *

Я беру свой чемодан. Мне больше ничего не надо искать. Что-то нашло меня само, и этого достаточно. Мориц для меня навсегда останется в мире пропавших без вести – может, это и есть его истинная родина. Может, для него не так и существенна разница, жив он или нет. Он так и будет неприкаянным духом, блуждающим по моим мыслям. И так же, как нужно оставить в покое мертвого, надо иногда оставить в покое и живого.

Когда в чемодан уже уложена вся одежда, я замечаю на столе бумаги – документы на развод. Даже не заглядывая в них, расписываюсь и кидаю в чемодан.

* * *

Я спускаюсь с чемоданом в холл, там пусто. Прохожу через зал для завтраков, где горничная моет пол. Черные кудри, темная кожа. Так могла выглядеть Ясмина.

– Синьора уехала на такси.

Я замираю.

– Вы уверены? Синьора Сарфати?

– Да.

– И не оставила никакого сообщения?

– Нет. Вы хотите рассчитаться? Хозяйки сейчас нет, но вы можете заплатить мне.

Я иду за ней к стойке.

– Вы ведь подруги с синьорой Сарфати?

– Да.

– Не могли бы вы захватить для нее кое-что?

– Что?

Она указывает на завернутый в бумагу букет в уродливой вазе:

– Только что принесли для нее.

Я осторожно вынимаю цветы из вазы, разворачиваю бумагу. Это розы, белые, красные и фиолетовые. Жасмин, гранатовый цвет и бугенвиллея.

– Кто принес букет?

– Посыльный.

– Он что-нибудь сказал? Оставил записку?

Горничная скучающе мотает головой: нет.

– Платить будете наличными или картой?

* * *

Я еду на такси к порту по пустой дороге. Сквозь серые облака над морем внезапно прорывается солнечный луч, почти неправдоподобно яркий. Последний поцелуй, перед тем как я улечу домой, – Патрис ждет меня на катере. Такси проезжает мимо портового бара, в котором я встретила Жоэль. У входа стоят рыбаки, два яхтсмена, молодая семья из Марсалы. Маленькая девочка, держащая за руку отца, лижет мороженое. Она машет мне. Я машу в ответ. Меня вдруг захлестывает любовь к миру. Я больше не одна, я часть всего. Я снова здесь.

Жоэль еще на связи, когда я ей звоню.

– Дорогая! – говорит она, будто ничего не случилось.

– Почему ты уехала?

– Я же сказала: ненавижу прощания.

Пока такси сворачивает в порт, я рассказываю ей про букет. Она долго молчит. Мне даже слышится легкий всхлип. Но то лишь долгая улыбка на другом конце.

– Теперь ты мне веришь?

– Только если ты расскажешь мне конец истории.

Жоэль смеется.

– Как видишь, эта история еще не закончилась.

– Так куда вы тогда поехали из Рима?

– Мы переправились через море.

Грузовик остановился под деревьями. Остаток пути к берегу пришлось преодолеть пешком. Ясмина молча проплакала всю поездку. Хотя она не раскаивалась в своем решении, прощание с Альбертом не стало от этого легче. Он проводил их до грузовика, который отправлялся в полночь, и не от главного входа, а с проселочной дороги, отходящей от Чинечитта. Человек тридцать-сорок в зимней одежде, с рюкзаками, чемоданами и тюками, водруженными на голову, тихие и решительные, направлялись на родину, которую никогда не видели. Американцы знали, но закрывали на это глаза. Мориц нес сонную Жоэль на плечах. Она была не единственным ребенком в группе, имелся даже новорожденный. У грузовика их ждали двое крепких мужчин из Пальмаха со списком фамилий, они указывали людям их места в кузове. Все происходило быстро. Мориц протянул Ясмине в кузов малышку. Альберт, который так и не успел проститься с дочерью, забрался в кузов, чтобы еще раз обнять ее, но мужчина из Пальмаха тут же велел ему слезать.

– Я буду по тебе скучать, – сказала Ясмина, – каждый день, каждую секунду. – Он крепко держал ее за руку, не в силах произнести ни слова. – Мне сегодня приснился Виктор, – перешла она на шепот, – он сказал: любой дом когда-то становится мал. Сказал: иди своим путем.

– Синьор! У нас нет времени!

– Он прав, – сказал Альберт. – И я всегда буду любить тебя, никогда не забывай об этом.

Он поцеловал Ясмину в лоб, Мориц помог ему спуститься. Альберт растерянно озирался – старик, один в этом мире, обогнавшем его. Он схватил Морица за локоть и потянул в сторону. Шофер уже завел мотор.

– Помнишь, что я сказал тебе на Сицилии? Теперь ты за нее в ответе. Но от самого себя ты не сможешь ее спасти. Обращайся с ней хорошо, и если она тебя разочарует, прости ей. Ее иногда захлестывают чувства, каких мы не знаем и не понимаем. Не принимай слишком всерьез, это приходит и уходит, как прилив и отлив. Просто будь с ней. Держи ее не слишком крепко, но никогда не отпускай.