Личное дело.Три дня и вся жизнь - Владимир Крючков

Даже частичная политическая зависимость от какого-либо государства или группы стран, если она лишает свободы выбора и ущемляет возможность распоряжаться своей судьбой, недопустима, ущербна. Последствия зависимости быстро сказываются на отношении других государств к твоей стране — они начинают меньше с ней считаться, острее ощущается дефицит доверия, в том числе и в такой области, как кредитная политика.

Потеря независимости неминуемо влечет ослабление влияния, сдачу позиций в отдельных регионах и мире в целом.

И вот тут мы подходим к одной из главных проблем — в какой мере должен строиться расчет на собственные силы, а в какой — на возможности сотрудничества с другими странами. Короче говоря, вопрос заключается в содержательной части внешнеполитического курса нашей страны.

При Сталине, а затем при Брежневе, то есть до начала «эпохи» Горбачева, наши внешнеполитические ориентиры носили четко концептуальный характер, исходили из основополагающих интересов страны, были лишены налетов флюгерства.

Брежнев предпринял ряд серьезных попыток расширить и углубить отношения с Соединенными Штатами, но вскоре понял невозможность преодолеть сугубо прагматический подход американской стороны к сотрудничеству, к отношениям с нами и сделал из этого соответствующий вывод: отбросил иллюзии, стал нажимать на развитие связей с другими государствами, прежде всего европейскими.

Социалистические страны неизменно оставались в центре нашего внимания, всегда являлись для Советского Союза приоритетным направлением. Советский Союз как при Брежневе, так и после него (но до Горбачева) не ослаблял своих связей ни с одним из регионов, что, естественно, позволило нашему государству поддерживать вполне приличные отношения со всем миром.

В сказанном выше нет ничего необычного, упомянутые подходы к формированию внешнеполитического курса вряд ли могут вызвать у кого-либо сомнения в силу своей очевидности. Тем не менее читателю наверняка покажутся заслуживающими внимания взгляды и позиции, которые были высказаны членами советского руководства на одном совещании по проблеме ориентации Советского Союза во внешних делах.

Речь идет о следующем. В июне 1991 года состоялось заседание Совета безопасности СССР. Кроме членов Совета присутствовало еще человека три-четыре. Словом, совещание носило узкий характер. Главный вопрос — на кого же ориентироваться Советскому государству в своей внешней политике, кому отдать предпочтение? Разговор не был заранее запланирован и возник спонтанно, во всяком случае, помимо воли Горбачева. Конечно, может показаться странным, что столь важная проблема не была вынесена на обсуждение специально, как она того заслуживала.

Совет безопасности собрался накануне встречи «семерки», на которую был приглашен президент СССР Горбачев. Вполне естественно, что члены Совета безопасности ожидали обмена мнениями в связи с предстоящим заседанием «семерки», где наверняка будут затронуты вопросы, касающиеся Советского Союза.

Однако ничего подобного не произошло. Горбачев упомянул о том, что предстоит важная встреча в Лондоне, где он выступит с докладом. О содержании своего предстоящего выступления он ничего не сказал, хотя важность вопроса и установившаяся практика предполагали, что проект доклада должен быть разослан заранее для того, чтобы члены Совета безопасности могли ознакомиться с ним и высказать замечания.

Горбачев явно не хотел посвящать членов Совета безопасности в существо доклада, в те соображения, с которыми решил выступить перед «семеркой». Все это вызывало недоумение и настораживало. Было ясно, что Горбачев боялся получить нежелательные для себя замечания. Какие именно, он мог предположить, но они наверняка не ложились в рамки его концепции, с которой он намеревался выступить в Лондоне.

В ответ на высказанные соображения, что неплохо было бы ознакомиться с докладом, с его концепцией, Горбачев не моргнув глазом сказал, что обязательно ознакомит нас с докладом, — как можно было понять, после его произнесения.

Было ясно, что Горбачев лукавил, но разве это допустимо, когда речь идет о таких серьезных проблемах? В таких условиях приходилось работать. Горбачев брал на себя непозволительно и неправомерно много. Было совершенно очевидно, что он что-то затеял. На заседании присутствовал Яковлев, работавший тогда советником при президенте. Он угрюмо молчал и не произнес ни одного слова. Для всех было очевидно, что Яковлев знал, с чем Горбачев едет в Лондон, и, видимо, это его полностью устраивало.

Ну, раз собрались на Совете безопасности, то какой-то разговор должен был состояться, и он пошел.

Павлов сделал сообщение о своей поездке в ряд западноевропейских стран. По его мнению, европейские страны были готовы развивать широкое торгово-экономическое сотрудничество с Советским Союзом, поставлять нам новые технологии, удовлетворять наши потребности в сельскохозяйственной продукции — и все это на долговременной основе. В отличие от американцев в политических подходах европейских стран меньше конъюнктурных соображений, для них чужд спекулятивный подход, во всяком случае, он не выпирает изо всех щелей.

Готовность к такому развитию отношений проявляли чуть ли не все страны Западной Европы, в том числе Франция, Англия, Италия, Германия, Испания, Австрия. По глубокому убеждению Павлова, отказ от существовавшего тогда однозначного курса Советского Союза на сближение с США и смещение акцента в нашей политике в пользу Европы даст то, в чем мы особо нуждаемся, а главное, создаст условия для получения страной свободы действий в политической области.

Горбачев же упорно держал курс на приоритетное развитие отношений именно с Соединенными Штатами. Он явно питал иллюзии насчет США и считал (вернее сказать, говорил так), что только американское направление может решить большую часть наших экономических проблем, способно помочь Советскому Союзу преодолеть трудности в народном хозяйстве.

По сути дела, Горбачев видел ключ к решению всех наших проблем в развитии советско-американских отношений.

В ответ на предложение Павлова Горбачев в свойственной ему манере стал высказываться довольно неопределенно — с одной стороны, он вроде бы и признавал важность развития отношений с Европой, но, с другой, из его туманных рассуждений можно было понять, что вряд ли он сменит свою проамериканскую ориентацию. Примечательно и то, что присутствовавшие на заседании Примаков и Бакатин в целом поддержали позицию Павлова.

Что же обращало на себя особое внимание в ходе этого, да и многих других совещаний у Горбачева? Отсутствие глубокого анализа обсуждаемого вопроса, серьезного обоснования той или иной точки зрения, в частности оценки возможных последствий ориентации нашей внешней политики на Америку.

Мне показалось, что Горбачев в лучшем случае попросту не владеет необходимыми материалами, исходными данными, заключениями экспертов, аналитиков. Как это нередко бывало, он импровизировал, реагировал скорее эмоционально, чем рационально, пускался в пространные рассуждения на общие темы да порой позировал. За всем этим, однако, чувствовалось, что его доклад на «семерке» уже готов, проамерикански настроенные лица из его окружения соответствующую работу провели и оказать какое-то влияние на предрешенный исход дела уже невозможно.