Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - Эрик Дж. Хобсбаум

правительств.

Несмотря па печальный пример пов^1х государств тропической Африки, пе стоит педооцепивать те значительные достижения, которых добились бо-

376

«Золотая эпоха»

лее выгодно расположенные бывшие колонии или зависимые государства, выбравшие нуть планируемого государством или дотируемого им экономического развития. Все государства, которые па языке междупародп^хх чиновников в 197°'е годы назывались «новыми ипдустриальп^хми странами^), осуществляли имеппо такую политику (исключением стал го род-государств о Гопкопг). Как подтвердит каждый, имеющий хоть малейшее представление о Бразилии и Мексике, здесь стала процветать бюрократия, коррупция и казнокрадство, по помимо этого в течение нескольких десятилетий имел место у%-п^1й ежегодный рост дохода, т. е. обе опи достигли желаемого перехода к современной индустриальной экономике. Бразилия даже стала па некоторое время восьмым по объему промышленного производства государством некоммунистического мира. Обе страны имели довольно значительное население и в связи с этим большой внутренний рыпок, так что индустриализация и сокращение импорта имели смысл по крайней мере в течение довольно долгого времени. Расходы па социальп^1е нужды и активность государства поддерживали высокий потребительский спрос. Одпо время государствепп^1й сектор в Бразилии осуществлял контроль примерно пад половиной валового внутреннего продукта и охватывал девятнадцать из двадцати крупнейших компаний, в то время как в Мексике в пем б^1ла занята пятая часть всей рабочей силы, получавшая две пят^1х пациопальпого фонда заработной платы (Harris, 1987, р. 84—8s). Государственное нлапировапие па Дальнем Востоке старалось меньше полагаться па государственные предприятия и больше — па привилегировапп^хе корпорации, опиравшиеся па санкционируемые правительством кредиты и инвестиции, по зависимость экономического развития от государства была такой же. Плапировапие и государственная инициатива имели первостепеппое значение повсюду в мире в I9j0-e и 19бо-е годы, а в «повых ипдустриальп^хх странах» такое положение сохранялось до 1990-х годов. Давала ли эта форма экономического развития положительные или отрицательп^хе результаты, зависело от местп^хх условий и человеческого фактора. III

Одпако развитие, впе зависимости от того, контролировалось опо государством или пет, пе представляло особого интереса для подавляющего большинства населения третьего мира, которое само выращивало себе пищу для пропитания, поскольку даже в странах и колониях, чьи государствепп^хе доходы зависели от приб^хлей, получепп^хх от одпой или двух осповп^хх экспортп^хх культур — кофе, бапапов или какао,— опи были об^хчпо сосредоточены в нескольких крупп^хх центрах. В части государств тропической Африки и в боль-Третиймир 3"77

шипстве страп Южпой и Юго-Западпой Азии, а также в Китае население продолжало зарабатывать па жизпь сельским хозяйством. Только в Западном полушарии и па засушлив^хх землях западп^хх исламских страп еще происходил отток сельских жителей в крупп^хе города, превративший за пару десятилетий сельские социумы в городские (см. главу ю). В нлодородп^хх и пе слишком густопаселепп^1х регионах большей части Африки население в основном прекрасно могло прокормиться трудом своих рук. Опо пе нуждалось в государстве, которое б^1ло об^хчпо слишком слабым, чтобы принести мпого вреда, одпако, если опо становилось чересчур назойливым, его можпо б^1ло обойти, вернувшись к сельскому натуральному хозяйству. Немногие коптипепты начинали эпоху своей независимости с подобными преимуществами, которым вскоре, правда, суждено б^1ло быть растрачеппыми впустую. Большинство азиатских и исламских крестьян б^1ли гораздо бедпее, по крайней мере питались опи гораздо хуже (в Ипдии эта бедность сложилась исторически), и угнетение мужчип и жепщип в некоторых местах было гораздо более жестоким. Тем пе мепее довольно большой части населения казалось, что все-таки лучше пе обольщаться речами тех, кто сулил песказаппое благосостояние от экономического развития, а держаться от пих подальше. Как подсказывал им длительный опыт предков и свой собственный, извпе ничего хорошего пе приходит. Молчаливые раздумья поколений паучили их, что минимизация риска—лучшая политика, чем погопя за большой прибылью. Но все это пе уберегло их от мировой экономической революции, достигшей даже сам^1х отдалепп^1х и изолировапп^хх регионов в виде пластиков^хх сапдалий, бепзиповых капистр, дребезжащих грузовиков и, копечпо, правительствепп^хх офисов с папками документов. В таких местах революция стремилась разделить человечество па людей, работающих в офисах и при их посредстве, и остальное население, В большинстве аграрп^хх страп третьего мира основной водораздел пролегал между прибоежп^1ми и впутреппими районами, а также между крупными горо.цами и сельской глубипкой".

Трудность заключалась в том, что, с тех пор как прогресс и правительство шли рука об руку,

виутреииие районы развивающихся стран управлялись прибрежн^хми, глушь — большими городами, неграмотные — образованными. В Законодательном собрании государства, ставшего вскоре независимой Ганой, из Ю4 депутатов только 68 имели образование выше начального. Из юб членов Законодательного собрания Теленганы (Южная Индия) 97 имели среднее или высшее образование, включая so аспирантов. В обоих этих регионах подавляющее большинство местн^хх жителей в то время б^1ли негра* Сходное разделение можно было найти в некоторых огсгал^Iх регионах социалистических государств, нанример в советском Казахстане, где местные жители не проявляли никакого желания отказываться от сельского хозяйства и домашнего скота, оставляя иидусгриализацию и большие города многочисленным русским иммигрантам.

378

«Золотая

мотными (Hodgkin, 1961, р. 29; Gray, 1970, р. 135). Кроме того, каждому, кто хотел работать в национальном правительстве страны третьего мира, необходимо было не только уметь грамотно писать и читать на языке нужного региона (что было совсем не обязательно в их родной деревне), но также достаточно хорошо владеть одним из нескольких иностранных языков (английским, французским, испанским, арабским, мандаринским наречием китайского) или, по крайней мере, региональным lingua franca, которым новые правительства стремились сделать письменные «национальные» языки (суахили, бахаса, пиджин). Единственным исключением являлись те регионы Латинской Америки, где официальные языки (испанский и португальский) совпадали с разговорным языком большинства населения. Из всех кандидатов на государственную службу в Хайдарабаде (Индия) на всеобщих выборах 1967 года только трое (из тридцати четырех) не говорили по-английски (Bern-storff, 1970, p. 146).

Со временем самые отсталые жители наиболее отдаленных районов все больше стали понимать преимущества высшего образования, даже когда сами не могли ими воспользоваться. Знание в буквальном смысле означало силу, и наиболее очевидно это проявлялось в странах, где государство по отношению к своим гражданам оказалось механизмом, выжимавшим их ресурсы и затем распределявшим эти ресурсы среди государственных служащих. Образование означало пост, зачастую гарантированный *, на государственной службе, с перспективами карьерного роста, который давал возможность брать взятки и комиссионные и устраивать на работу родственников и друзей. Какая-нибудь деревня, скажем, в Центральной Африке, собрав средства для образования одного из своих молодых жителей, надеялась на то, что эти средства возвратятся в виде доходов и привилегий для всей деревни, полученных от его пребывания на правительственной должности, которую гарантировало высшее образование. Во зсяком случае, преуспевающий гражданский чиновник среди местного населения являлся самым высокооплачиваемым. В такой стране, как Уганда, в 1960- e годы чиновник мог легально получать жалованье в п2 раз больше среднего дохода на душу населения (в Великобритании такое соотношение равнялось ю: i) (UN World Social Situation, 1970, p. 66).