Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

В старинной хирургии теорию симпатической связи вещей наиболее доходно применял Кенельм Дигби, придворный врач английского короля Карла I. После казни короля он бежал во Францию, и там, предположительно, целым рядом чудесных излечений завоевал большой авторитет и сколотил состояние.

Было у него и одно средство собственного изобретения. Он называл его симпатическим порошком, секрета его так и не выдал, позже, однако, выяснилось, что это была какая-то смесь на купоросном масле. Другими словами, придворный врач оказался тривиальным знахарем. Несмотря на это, медицинский факультет университета в Монпелье позволил ему прочитать лекцию. А это было великое дело. Факультет конкурировал с парижским, его преподаватели получали титул шевалье (кавалера).

Сэр Кенельм Дигби, уже имевший титул рыцаря в Англии, в своей лекции излагал подробности лечения одного английского дворянина. Тот, бывши секундантом в рыцарском поединке, получил ранение в руку и, за отсутствием врача, сам в спешке перевязал себе руку чулочной подвязкой.

Через несколько дней у него начались пульсирующие боли. Он пошел к Дигби.

— Я вылечу вас, — сказал целитель, — притом, что не притронусь к вашей ране, даже не взгляну на нее. Но вы должны мне верить.

Английский дворянин поверил.

Дигби всего только попросил его снять и отдать ему чулочную повязку, пропитанную кровью, потом усадил больного в противоположный угол комнаты. Достал наполненный водой таз, посыпал в него щепотку симпатического порошка, а когда порошок растворился, бросил в раствор повязку. При этом он все время посматривал на больного. А тот вдруг весь вздрогнул, словно с ним творилось что-то необычное.

— Что с вами? — спросил врач.

— Не знаю, — отвечал больной, — но я уже не ощущаю боли, где только что жгло, гам теперь появилось ощущение приятной свежести, словно влажным компрессом сняли жжение в ране.

Дело было утром. После полудня Дигби вынул повязку из раствора и просушил у камина. Едва она просохла, как, запыхавшись, вбежал лакей английского дворянина с известием, что хозяин испытывает нестерпимую боль в руке, словно на нее положили… тлеющие угли.

— Ступай, скажи своему хозяину, что меня это не удивляет, я это знал заранее. Я сейчас же помогу ему, к твоему возвращению у хозяина уже не будет никаких жалоб.

С теми словами он бросил подвязку в раствор; и в самом деле, когда лакей вернулся домой, боли у раненого утихли. По прошествии пяти дней рана полностью затянулась, больной совершенно выздоровел.

«А ведь я совсем не притрагивался к ране», — сказал сэр Кенельм Дигби.

В этой мудрой сдержанности и таился секрет успеха.

Симпатические носы

Еще один, самый изобретательный из видов хирургических вмешательств, ринопластику, тоже впрягали в телегу симпатической теории. Впервые его применил сицилиец Бранка в 1450 году. Великая нужда была в таких операциях, потому что очень многие оставались без носа: по тамошней моде из ревности или по праву кровной мести существовал обычай начисто откусывать носы. В других странах безносые тоже не были редкостью: бедняцкий нос по варварскому закону отрубал палач, нос богача «съедал» сифилис.

Метод Бранки состоял в том, что он срезал рубец на месте былого носа и поднимал кожу требуемой площади на предплечье, затем складывал вместе обе раневые поверхности, подвязав руку к голове пациента. Эту повязку следовало носить в течение сорока дней, пока живое мясо не срасталось. Тогда следовала на редкость хитроумная и искусная пластическая часть операции: врач из сросшегося воедино куска мяса вырезал и формовал нос.

Позднее этот метод был усовершенствован, его признанным мастером стал Тальякоцци[194], ассистент Болонского университета. (Его научная диссертация вышла в 1597 году.) Скульптурный портрет, установленный в анатомическом театре университета в Болонье, изображает его держащим в правой руке отрезанный нос. Его ученики говаривали, что он мог даже Абеляру вернуть его былые возможности[195].

Симпатическое поветрие не оставляло в покое даже этого прекрасного человека, связывая с его именем всевозможные сказки.

Один брюссельский аристократ где-то оставил свой нос и поехал в Болонью к Тальякоцци. Богат был, не хотелось ему жертвовать собственной кожей. Подговорил одного бедного работягу за хорошие деньги одолжить ему свою руку. Операция прошла успешно, меценат-бельгиец довольный поехал домой с новеньким носом.

Нос работал безупречно, сопел, точно трубка, никаких неприятностей с ним не было целый год. А потом потихоньку стал сдавать. Начал простужаться, часто выглядел каким-то бескровным, а потом стал отмирать и в один прекрасный день, окончательно порвав о своим новым хозяином, вовсе отвалился.

Весть об этом пришла в Болонью с нарочным, профессор проверил, в чем же тут загвоздка, и выяснилось, что в тот самый час, когда нос отвалился в Брюсселе, в Болонье умер тот самый работяга, что предоставил для операции свою руку.

Бельгийский аристократ опять лишился носа, зато наука праздновала победу: симпатическая связь между двумя кусками мяса послужила причиной того, что нос был вынужден разделить судьбу всей руки.

Кровяная лампа и кровяной телеграф

Нам стоило бы оплакивать не только утрату полезных изобретений древних. Изобретение одного польского врача XVII века тоже погрузилось во мрак забвения, к великому сожалению человечества.

Речь идет о его оригинальном светильнике: в нем сгорало не масло, а особым способом разбавленная кровь человека. Благодаря явлению симпатии светильник сохранял связь с донором, предоставившим свою кровь; все перемены в состоянии его здоровья и настроения можно было читать по характеру горения самого светильника. В случае его заболевания пламя то слабело, то усиливалось, смотря по тому, ухудшалось или улучшалось состояние донора. Если он был в добром настроении, язычок пламени весело колыхался, если хандрил или отчаивался, фитилек соответственно этому поникал. А если приходило неизбежное, то и лампа, следуя за ним, угасала.

Жаль такое умное изобретение. Врачи могли бы извлечь из него большую пользу. Без него могли бы возникать сомнения, больной на самом деле умер или только притворяется.