Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Кто обходился без пищи

У Петрарки есть малоизвестное произведение в прозе, в нем он запечатлел разного рода чудесные события[184].

Удивительно, но вероятно, — пишет он, — что один венецианец способен голодать подряд 40 дней.

Последующие эпохи подтвердили это сообщение Петрарки. Подобного рекорда на глазах у всего света добился один постник новых времен.

Доктор Таннер из Нью-Йорка 28 июня 1880 года начал сорокадневный пост на пари, в течение этого срока он не съел ни кусочка пищи, только пил воду в больших количествах. Участники пари строго следили за ним, так что об обмане речи быть не может. Он сильно похудел, но другой какой беды с ним не приключилось, пари он выиграл с блеском. Его профессия, видимо, не приносила ему особых доходов, потому что в девяностых годах он опять постился, но уже не на пари, а в силу сложившихся обстоятельств. В мае 1903 года покончил с собой. Оставленное им письмо говорит о том, что у него не было денег даже на хлеб.

Другой постник новейшего времени Г. Суччи демонстрировал себя миланской публике в 1886 году. Под врачебным надзором голодал 30 дней. Врачи публиковали ежедневно бюллетень о его состоянии, тем самым сделав его героем дня. Любопытные валом валили к нему, за входную плату в 2 лиры можно было вдосталь поглазеть на такое чудо. Редкий случай, когда голодовкой человек зарабатывал себе на хлеб[185].

Сейчас меня занимает не то, сколько дней физиологически можно пробурчать пустым животом. С точки зрения истории культуры куда интереснее, каким образом склонное к преувеличениям усердие в вере привело желудочный аскетизм в круг легенд религиозного мистицизма.

Например, Роза из Лимы (Перу), начиная от праздника Воздвиженья Креста Господнего (11 сентября катол.) до Пасхи следующего года, в день съедала лишь немного хлеба, запивая его стаканом воды. Во время Великого поста отказывалась даже от хлеба и жила исключительно на апельсиновых зернышках. Но и в них ограничивала себя, особенно по пятницам, когда позволяла себе лишь пять зернышек. Свои говенья она разнообразила тем, что, скажем, на 50 дней растягивала краюху хлеба и бутылку вина, в другой раз 50 дней вообще ничего не пила. Воду обычно пила теплую, чтобы, не дай Бог, греховно не освежаться ею, а чтобы сухой хлеб не считался греховным наслаждением, она посыпала его растертым в порошок горьким лопухом. От такого самоистязания порой настолько слабела, что не могла даже ходить, но если ей помогали дойти до церкви, то, причастившись, получала новый запас сил и, освеженная, мелкими шажками возвращалась домой. Не для того, чтобы помочь своей семье по хозяйству или в другой полезной работе, а чтобы, закрывшись в своей каморке, молиться, простаивая на коленях по 40 часов подряд.

До епископа Линкольнского У го докатилась весть, что в Лейстере живет одна монахиня, которая уже семь лет ничего не ест, лишь по воскресеньям съест просвирку, запьет вином и ей этого довольно на все семь дней недели. Епископ командировал пятнадцать священников для проверки. Они пятнадцать дней наблюдали за ней, потом доложили: все правда. Строгий пост не наносил монахине вреда, свой протокол священники заключили такой поэтической картиной: «лицо ее румяно, как роза, и бело, словно лилия». Дело это давнее, происходило оно в 1225 году.

Желудок Марии Нивелльской (ок. 1177–1213; католическая святая. — Прим. ред.) тоже не принимал иной пищи, кроме причастной. Однажды ее духовный отец попробовал ввести ее в искушение не освященным хлебом, но только она вкусила от него, как тут же выплюнула, на нее напал родимчик, она плакала, кричала, так что пришлось долго приводить ее в чувство.

В житиях святых дев отыщется с десяток, если не более, сходных примеров такого бессмысленного голодания. А если все же попытаемся отыскать этот самый смысл, то он окажется совсем не похвальным: эти духовно заблудшие девы руководствовались собственным эгоизмом, пытаясь обеспечить себе место в раю. Но какое же человеческое тщеславие предполагали они в Том, Кому молились по 48 часов подряд, будто бы Он может находить радость в таком уродливом искажении им же самим созданных законов природы!

Успокаивает, однако, что в этих историях нет и стольких зернышек правды, сколько апельсиновых зерен по пятничным дням склевывала Роза из Лимы.

Швейцарский монах Николаус

О живших в монастырском уединении либо в замкнутом семейном кругу девах летописцы могли писать, что им хотелось; они были уверены, никто проверять не станет, что эти девы ели и чего они там не ели.

Так, они заставили говеть целых двадцать лет одну историческую личность.

В церкви швейцарской деревеньки Саксельн под алтарем похоронен упокоившийся в 1487 году и в 1669 году объявленный святым монах Николаус. Его историческое выступление датируют 1481 годом. На соборе в Стансе меж союзниками вспыхнул жестокий спор, дело чуть было не дошло до раскола, когда брат Николаус своей мудрой речью утихомирил бушевавшие страсти и водворил мир. (Шиллер тоже упоминает об этом событии в своей драме «Вильгельм Телль», акт 2-й, действие 2-е, но всего несколькими незначительными фразами.)

Брат Николаус в миру крестьянствовал, женился, стал отцом пятерых детей. Неизвестно, какой надлом произошел в его душе, но в 50 лет он оставил семью и ушел в горы отшельником. Построил хижину на краю отвесной скалы и тянул в ней свою жизнь до самой смерти. (Fluh, на швейцарском диалекте Flüe — лысая скала. Отсюда его полное имя — Nicolaus von der Flüe.)

В народе чтили этого нетребовательного, живущего аскетом человека; люди ходили к нему за советом, утешением; слава о нем облетела страну; его роль в замирении на соборе в Стансе показывает, насколько велик был его авторитет.

Как жаль, что борцы за национальную независимость Швейцарии сделали из этой достойной глубокого уважения личности просто говеющего святого! Да еще на каком основании! А на том, видите ли, что он двадцать лет прожил на Господней вечере (т. е. на вине и хлебе), кроме того, не принимал ни куска иной пищи, ни глотка иного питья.

Местным жителям не верилось, и они поначалу пытались его проверять. Закрывали все пути, ведущие к хижине, по 30 дней не пропускали к нему никого — и находили его таким же свежим, полным сил и здоровья, как до того.

Епископ Констанца тоже хотел его испытать. Он послал к нему своего заместителя, и тот тщательным образом осмотрел хижину, затем обратился к отшельнику с вопросом: