На что способны блондинки - Николас Фрилинг

— Да что ты!

— Я должна была это сделать. Видишь ли, сделать нечто подобное… Я не могла позволить тебе… Я должна была сделать это сама. Надеюсь, ты меня простишь.

— Но, дорогая моя… что ты сделала?

— Ничего особенного. Сказала ему, кто я такая. И кто он такой. Кто-то вошел… Я не знаю, но, думаю, он мог попытаться меня убить.

— Ах, дорогая моя, вот этого-то я и боялась.

— Я сходила в полицию. Там был бригадир, такой большой, совершенно невозмутимый мужчина — в конечном счете как раз то, что нам было нужно. Знаешь, мы все просто ополоумели. Здоровенный детина. Он вел себя так, будто разнимал двух вопящих домохозяек.

Бейтс задумалась.

— Странно. Я хочу сказать, мне казалось, что веду себя разумно. Проклятие, молоко убежало. Нет, ну какова. Чокнутая старая дура. Ты, конечно, права.

— Я хочу сказать, я заварила всю эту кашу. Я не могла позволить это тебе и остальным. В военное время — да, тогда, конечно, у тебя не было выбора. Полиция либо напугана, либо парализована. Но сейчас… это показалось бы плохой теологией…

— Да.

— Я подумала: мой муж, я хочу сказать… он бы не позволил сорваться с цепи ни тебе, ни мне. Я была готова убить этого человека, и я подумала, что не могу тебе позволить. А полиция… мы все считали их никчемными, но, честное слово, это самое лучшее, что мы могли сделать.

— Моя бедная лапочка. А я хотела тебе помочь.

— Но ты это уже сделала.

Как бы там ни было, человеку нужно смеяться. Впоследствии, когда ее друзья рассказали о своем разговоре Арлетт, все-таки посмеялась.

А было это так.

— Послушай, Хилари, — сказал Дэн, — ведь не собираешься же ты на самом деле делать бомбу, а?

— Ах, не будь таким глупым. Мне нужно было что-то сказать, ведь так?

— Я весь вечер раздумывал, — сказал Дэн. — Я почти принял решение. Вряд ли оно тебе понравится, но я собираюсь идти в полицию.

Хилари поразила его своим видом крайнего облегчения.

— Ты хочешь сказать, что согласна? — спросил Дэн, не вполне в это веря.

— Ну конечно.

— Я хочу сказать, противно это делать. Это вроде как идет вразрез с принципами. Но мне не кажется, что у нас есть выбор.

— Я также могу признаться, — созналась Хилари. — Если бы ты этого не сделал, это сделала бы я.

— Не сказав мне? — спросил он, потрясенный.

— Ну, думаю, я бы в конце концов это сделала, после того как извелась бы вся.

— Ты думаешь, она бы действительно бросила бомбу, эта милая старушка?

— О да. Я бы тоже бросила, то есть я не знаю, хватило бы у меня мужества. У нее оно есть. Подумай — быть убитой на месте или быть арестованной, знать, что тебя расстреляют на следующий день. Но человек делает то, что он должен делать. Разница в том, что мы бы сидели здесь в сомнениях. А она бы нет.

— Теперь нам лучше покончить с сомнениями.

— Не пойти ли нам вместе? — спросила Хилари застенчиво.

— Я спрашиваю себя, не опередили ли нас, — сказал Дэн. — Ты не заметила Арлетт?

— Как она выскользнула на улицу, вся белая? Да, я видела. Но это, знаешь ли, ее право. Ее нельзя было останавливать.

— Ты думаешь, она сделала что-то мелодраматическое? — спросил Дэн, когда они уже остановились у полицейского участка.

— С этим мы ничего не можем поделать, — твердо сказала Хилари. — Каждый несет ответственность за что-то свое.

— Я чувствую себя ужасным болваном, — сказал Дэн.

— И с этим тоже ничего не поделаешь.

— И что я, черт возьми, стану говорить?

— Надеюсь, ты не думаешь, что я тебе это подскажу.

Дэн без удовольствия посмотрел на «свою ужасную женщину» и поднялся по ступенькам.

Полисмен в униформе, сидевший в приятной духоте за своим пультом, зевнул и отодвинул стеклянную створку.

— Меня зовут де Ври, — запинаясь, произнес Дэн. — Это — моя жена.

— Что? Говорите.

— Я хотел бы как можно быстрее связаться с вашим начальством. Я располагаю важной и срочной информацией.

— По какому вопросу?

— Относительно убийства комиссара Ван дер Валька.

— Вы шутки шутите или как? Сколько вас еще?

— Что значит «шутки шучу»? — в бешенстве крикнул Дэн.

— Хватит валять дурака, приятель, — сказала Хилари своим голосом принца-консорта.

— Сэр!

— Ну что там еще? — сердито спросил инспектор ночной смены.

— Два человека с информацией, как они говорят, относительно убийства Ван дер Валька.

Инспектор вытаращил глаза, предпринял перед своим подчиненным попытку подавить недоверие, смущение и раздражение, но не смог удержаться от того, чтобы бросить взгляд крайнего отвращения в другой конец комнаты. В одном углу сидели Трикс и Вилли с выражением добродетельной глупости на лицах. Луи Принц и Сент, находившиеся в противоположном углу, выглядели утомленными. Между ними внушительных размеров полицейский в униформе уставился со спокойным безразличием на свои ботинки. За другим письменным столом, в другом конце комнаты, здоровенный бригадир привязывал бирки к спусковым скобам маленького антикварного посеребренного револьвера и 9-миллиметрового пистолета «люгер».

— Ну так приведите их, — раздраженно сказал бригадир, — и подождите здесь вместе с ними.

Он встал, прошел во внутренний кабинет, грузно уселся за комиссарский письменный стол, взял телефонную трубку и сказал:

— Главное управление.

— Это целесообразно, — сказал я с мрачной торжественностью, — то, что человек погибает ради людей.

— Но это должно быть добровольно, ведь так? — ответила Арлетт.

— Я полагаю, так.

В голове у меня царила полная неразбериха. Я подлил немного виски, сознавая, что и так уже перебрал.

— Стрелять в кого-то, или вешать, или гильотинировать — от этого просто тошнит. И никому от этого не становится легче. А вот Макс Кольбе…

— Кто это такой?

— Ох, ну и темнота же ты. Макс Кольбе — польский священник из Аушвица[97], который добровольно вышел и предложил себя, когда брали заложников. Его почитают за святого.

— Мы нуждаемся в таковом.

— Они морили его голодом две недели, а потом у них лопнуло терпение, потому что Кольбе все никак не умирал. И тогда — инъекция карболовой кислоты.

— Теперь я вспомнил, — сказал я запоздало, как обычно. — Он смеялся.