На что способны блондинки - Николас Фрилинг

— Да ну? — Парень был удивлен.

— Да, да, — сказал Ларри, спокойно кивая. — Я не собираюсь выдавать какие-то маленькие семейные секреты, и тебе не стоит терять время в догадках. Сейчас он старый человек. На него смотрят снизу вверх. Им восхищаются, его уважают. И он ведет очень приятное существование. Мог бы иметь гораздо больше, но начисто лишен амбиций. Терпение. Объективность. Способность мириться с небольшими ограничениями. А ты — очень молодой человек. Ты можешь пойти гораздо дальше. Ну вот, я дал тебе несколько тем для размышления. А теперь убирайся, Дик, как хороший мальчик; я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Парень встал и прошел к двери, повернулся, держа руку на дверной ручке, и сказал:

— Ну а если эти люди будут околачиваться вокруг магазина?

Теперь Сент являл собой образец терпения. Он оторвал взгляд от «Нью-Йорк таймс», которая, казалось, снова полностью завладела его вниманием, и спокойно сказал:

— Я проведу несколько дней в магазине, Дики. Вообще ни о чем не беспокойся. Ты знаешь, что можешь на меня положиться. И понимаешь, что это было бы не в моих интересах, чтобы у меня под ногами путались эти действующие из лучших побуждений люди с их надуманными обидами. Я разберусь с этим. Ты можешь полностью расслабиться. И скоро — ты очень напряженно работал, и это естественно, что ты слегка ощущаешь последствия переутомления, — можешь начинать строить планы на поистине дивный отпуск. Ну вот, я подбросил тебе несколько серьезных тем для размышления. Ты можешь занять своей ум более приятными вещами. А теперь ступай.

И Дик с абсолютной покорностью открыл дверь, тихонько притворив ее за собой.

Сент прислушивался к его шагам до тех пор, пока не уловил стука парадной двери внизу, улыбнулся, положил газету и принялся тщательно смешивать себе очередную порцию виски.

Есть что-то комичное, почти нелепое, в том, что два человека расхаживают в чудесный весенний вечер по тротуарам Амстердама, занятые одной и той же проблемой, но не знающие друг о друге. Оба они курсировали взад-вперед в нерешительности, напоминая двух шахматистов, бьющихся над трудной задачей. Время от времени один берется за ферзя или коня и задумчиво передвигает его на другую клетку, размышляет какой-то момент, качает головой и ставит обратно. Если так, тогда вот так, а если не так, тогда тоже так. Трудно. Но они не играли друг против друга, и времени оставалось навалом. Было только восемь тридцать. Впереди — вся ночь. И хотя у обоих был тяжелый день, и оба пережили нервный кризис, они еще не истощили себя. Несколько раз подходили довольно близко друг к другу на уличных перекрестках, но так ни разу и не встретились. А даже если бы встретились, то не смогли бы этого не заметить: оба видели совсем мало того, что происходило вокруг. Что же касается мистера Сента, безраздельно занимавшего мысли обоих, то он вел себя весьма схожим образом. Он собирался уйти, но потом позвонил, чтобы отменить встречу. Вместо этого удобно расположился с банкой консервированной заливной утки, поскольку, будучи человеком предусмотрительным, всегда держал что-нибудь в холодильнике. После этого Ларри приготовил себе чашку кофе при помощи маленького аппарата «Везувий» и, прежде чем задернуть шторы, оглядел улицу из затемненного окна своей спальни. Затем он вернулся в ярко освещенную уютную гостиную, оживленную букетиками цветов и отражениями в многочисленных зеркалах, где задумчиво помешал свой кофе и принялся тихо расхаживать взад-вперед, поглощенный узором своего ковра, переставляя по нему туда-сюда шахматные фигуры, держа, по привычке, руки в карманах, ощупывая и перебирая мелкие монетки своими гибкими пальцами.

Луи Принц был не очень старым человеком — ему только-только перевалило за шестьдесят — и в добром здравии. Но он порядком намаялся за этот день, ведя машину на протяжении всего обратного пути из Бельгии: после четырех утомительных часов в кресле автомобиля у него появились мучительное ощущение усталости и приступы тупой боли, которую, как он с тревогой подозревал, можно было отнести на счет его простаты. Ему предстояло осмотреть картину, которая могла — всего лишь могла — принадлежать кисти Роже Ван дер Вейдена и окупить все его неприятности.

Принц был заранее совершенно уверен в фальшивке. Но, посмотрев на картину, оказался вполне удовлетворен тем, что для начала она оказалась на добрых семьдесят лет моложе, и купил ее. Люди покупали все, относящееся к этому периоду, и с превеликой радостью. Цена была высока и могла бы быть гораздо выше, как он отметил, если бы не полное неведение относительно авторства. Дело простое. Он придерживал такие картины в течение нескольких лет, чтобы его никак не могли обвинить в спекуляции. Тем временем он соберет многочисленные авторитетные мнения, что, безусловно, будет совсем не лишним. Панель покоробилось, а краска была по большей части отслаивающаяся и ломкая. В двух местах ее из рук вон плохо восстановили грубыми мазками, но Луи знал очень хорошего человека, который позаботится о таких вещах.

На обратном пути он заехал в три дома, откуда ему писали о канделябрах семнадцатого столетия, рубиновом ожерелье (послушать их, так это ожерелье пресвитера Джона![92]) и Рубенсе. Первые, как оказалось, были позолоченными, изготовленными в девятнадцатом столетии, однако в самом его начале, красивые и совсем не потертые, так что медь нигде не проглядывала, но, конечно, клейма тут же их выдавали. Вторая вещь — крупные, но тонко оправленные викторианские гранаты, прелестная работа, да к тому же теперь такие штуки были в моде. Третья — маленькая и не очень понятная, но действительно относилась к тому периоду. В конечном счете догадки продавцов оказались не так уж далеки от истины. Картина поступила из художественной мастерской, как он полагал. Он много чего накупил. Совсем неплохой день.

Принц даже приобрел кое-какой фарфор. Это всегда было золотым правилом: оказавшись в каком-то доме, проявить крайнюю дотошность и порыться на чердаке, уж коль ты там оказался. Они нисколько им не дорожили, а ведь это famille verte и пара предметов даже без щербинок.

В час пик, на дороге в окрестностях Амстердама, он съехал на обочину, чтобы пропустить основной поток и что-нибудь съесть. Псевдоиндонезийская кухня — ну что же, рис полезнее, чем этот гнусный жареный картофель. Не будучи любителем гольфа, Принц едва ли мог в достаточной степени обеспечить себя физическими упражнениями, но в пределах Амстердама повсюду ходил пешком и, таким образом, поддерживал свой живот в каких-то определенных рамках. По-прежнему он испытывал мощное влечение к маленьким девочкам… Правда, вынужден был удерживать пристрастие к очень маленьким девочкам в жестких рамках после крайне неприятной истории, из которой выкарабкался лишь с помощью этого… Нет, он уяснил себе, что совсем ни к чему называть людей по именам. Неприятный тип, более того, как недавно вывел для себя Луи, просто скверный. Но, по крайней мере, соблюдал соглашение и оставил его в покое. Ныне он демонстрировал признаки того, что утратил всякий интерес к бизнесу, за исключением, конечно, своей доли в доходах; уж этим он не пренебрегал! Бог мой, сын его родной сестры… Ни капли настоящей семейной крови, ничего не смыслил в искусстве. Денежная стоимость — о да, это его конек; всегда мог сказать, сколько было выручено за похожую вещь у Кристи шесть месяцев назад. Теперь, судя по некоторым признакам, вытирал амстердамскую пыль со своих элегантных туфель. Да на здоровье, пусть отправляется хоть… Луи не знал куда. В Сен-Тропез или еще куда-нибудь. Скатертью дорога…