Концепции власти в средневековой Руси XIV-XVI вв. - Василий Телицын

и задачи княжеской власти разобраны довольно подробно, причем авторы этих посланий приводят в своих сочинениях конкретные рекомендации к действию. При этом XIV – первая четверть XV в. – это также период, когда на Руси появляются первые учения о пределах княжеской власти, хотя объем полномочий, принадлежащих князю, определяется в этих учениях не вообще, а лишь по отношению к духовной власти[162].

Остановимся подробнее на обозначенных выше проблемах. Объяснение задач княжеской власти в целом и рекомендации к действию князьям в частности содержатся в посланиях игумена Кирилла Белозерского к великому князю Московскому Василию Дмитриевичу и удельному князю можайскому Андрею Дмитриевичу. В послании к Василию I игуменом излагаются традиционные для русской средневековой мысли идеи о божественном происхождении княжеской власти и об ответственности князей перед Богом: «Яко же бо великиа власти сподобился еси отъ Бога, толикимъ болшимъ возданиемъ долженъ еси <…> ни царство, ни княжение, ни иная какая власть не можетъ насъ избавити отъ нелицемернаго суда Божия»[163], а также сказано о необходимости князю в своей жизни соответствовать христианским идеалам: «Возненавиди, господине, всяку власть, влекущую тя на грех; непреложенъ имей благочестия помыслъ и не возвышайся, господине, временною славою къ суетному шатанию…»[164].

Отметим, что целью данного послания, обращенного к великому князю, является факт примирения Василия I с суздальскими князьями, изгнанными из своей вотчины после присоединения Нижнего Новгорода к Москве в 1392 г.[165] Об этом событии следующим образом сообщает автор Рогожского летописца: «и поиде (князь Василий I. – В.Т.) в Орду къ царю къ Токтамышу и нача просити Новагорода Нижняго, княжениа князя великаго Борисова на кровопролитие, на погибель христианьскую. Безбожныи же Татарове взяша сребро многое и дары великии, и взя Нижнии Новъградъ златомъ и сребромъ, а не правдою (выделено мной. – В.Т.)»[166]. Тверской книжник, явно настроенный враждебно по отношению к московской власти, видит в присоединении Нижнего Новгорода «христианскую погибель» и говорит о том, что оно было осуществлено «не правдою». Под «правдой» в данном случае, видимо, следует понимать легитимные, с точки зрения норм того времени, способы присоединения территорий, в то время как Василий I получил Нижний Новгород по ханскому ярлыку, несмотря на принадлежность города к владениям суздальских князей.

О пагубных последствиях этого княжеского конфликта говорит также и Кирилл Белозерский: «Да слышелъ есми, господине Князь Великий, что смущение велико межу тобою и сродники твоими Князми Суждальскими. Ты, господине, свою правду сказываешь, а они свою; а в томъ, господине, межи васъ крестьяномъ кровопролитие велико чинится»[167]. При этом игумен Кирилл признает, в отличие от тверского книжника, «свою правду» великого князя, предлагая своеобразный компромисс: «Ино, господине, посмотри того истинно, въ чемъ будетъ ихъ правда предъ тобою, и ты, господине, своимъ смирениемъ поступи на себе: а въ чемъ будетъ твоя правда предъ ними, и ты, господине, за себе стой по правде»[168]. Кирилл Белозерский не обличает Василия I за подобный поступок, а призывает князя проявить к его соперникам милость: «А почнуть ти, господине, бити челомъ, и ты бы, господине, Бога ради, пожаловалъ ихъ»[169]. Таким образом, Кирилл Белозерский выступает в данном случае в традиционном для древнерусского духовенства качестве миротворца[170], однако, во всей видимости, сочувствуя делу объединения Русских земель, признает наличие у великого князя собственной «правды», которую также считает необходимым отстаивать.

Послание Кирилла Белозерского удельному князю можайскому Андрею Дмитриевичу, на вотчине которого находился Кириллов монастырь, также полностью соответствует представлениям древнерусского духовенства и книжников о природе и задачах княжеской власти. Признавая, как и в послании Василию I, божественную природу власти, игумен Кирилл пишет князю Андрею о необходимости справедливого суда: «…властелинъ еси въ отчине, отъ Бога поставленъ, люди, господине, от свои уймати отъ лихаго обычая. Судъ бы, господине, судили праведно, какъ предъ Богомъ, право; поклеповъ бы, господине, не было; подъметовъ бы, господине, не было; судьи бы, господине, посуловъ не имали…»[171]. При этом, в соответствии с христианским учением о власти, игумен также пишет о праве князя наказывать виновных в разбое и воровстве: «И аще не уймутся своего злаго дела, и ты ихъ вели наказывати своимъ наказаниемъ, чему будутъ достойни»[172]. Также в своем послании Кирилл Белозерский считает необходимым указать князю на недопустимость пьянства, ростовщичества и сквернословия: «…чтобы корчмы въ твоей вотчине не было; занеже, господине, то велика пагуба душамъ: крестьяне ся, господине, пропиваютъ, а души гибнутъ. Тако же, господине, и мытовъ бы у тебя не было, понеже, господине, куны неправедная <…> Тако же, господине, уймай подъ собою люди отъ скверныхъ словъ и отълаяния, понеже то все прогневаетъ Бога»[173]. Таким образом, вместе с довольно общими советами касательно праведного суда игумен Кирилл обращает внимание князя на совершенно конкретные вещи, а также призывает заботиться о нравственном облике своих подданных.

Поддержка княжеской властью православия и православной церкви, за которую восхвалялись Дмитрий Донской и, особенно, Иван Калита, с точки зрения Кирилла Белозерского, также является обязательной задачей князя: «А Великому Спасу и Пречистей его Матери Госпожи Богородицы, заступнице крестьянской, чтобы есте, господине, велели молебны пети по церквамъ, а сами бы есте, господине, ко церкви ходити не ленились…»[174]. Однако в своем послании Кирилл Белозерский идет еще дальше, указывая князю на то, как тот должен вести себя во время службы в церкви: «…а въ церкви стойте, господине, съ страхомъ и трепетомъ, помышляюще въ себе аки на небеси стояще <…> Блюди и себе, господине, опасно: въ церкви, господине, стоя, беседы не твори и не глаголи, господине, никакого слова праздна; и аще кого видиши отъ велможъ своихъ или отъ простыхъ людей, беседующавъ церкви, и ты имъ, господине, възбраняй»[175].

Что же касается первых политических теорий, затрагивающих полномочия княжеской власти, то их возникновение относится к XIV – первой четверти XV в. В этот период известны две противоположные по своему смыслу теории[176]. Появление первой связано с уже упоминаемым нами спором между митрополитом Петром и тверским епископом Андреем, которого поддержал тогдашний великий князь Михаил Ярославич[177]. Причиной конфликта было обвинение против митрополита о поставлении в церковные степени за деньги (мзду)[178]. Учение о превосходстве власти княжеской над властью духовной изложено в послании к великому князю Михаилу инока Акиндина[179], отправленного тверским епископом в Константинополь для разбора дела об обвинении митрополита Петра. Излагая общий взгляд на полномочия светской и духовной власти, Акиндин говорит, что «святительство бо и цесарьство съ единения и бес порока законны уставы