Песнь одного дня. Петля - Якобина Сигурдардоттир

— Это не твоя кукла, — говорит мать строго, и у мальчика глупо опускаются уголки рта. Он снова плачет.

— Мне кажется, тебе не следовало бы отказываться от этого предложения, — говорит Свава. — Раз ты дала отставку Калли. Зря, конечно, ты его совсем отшила, мало ли что может случиться. Девушка с ребенком не должна быть слишком требовательной.

Ауса качает головой:

— Ха! На моем месте ты тоже дала бы ему отставку.

— Не знаю, я никогда не была на твоем месте, но по-моему… Я понимаю, он почти в два раза старше тебя, но когда он в настроении, он бывает чертовски интересным. И он прекрасно танцует…

— Старомодные танцы, — подхватывает Ауса, и они обе смеются.

— И он не скупится тебе на подарки. Помнишь, на рождество он подарил тебе браслет? Такой шикарный.

Ауса перестает смеяться.

— Я вернула ему браслет.

Свава чуть не роняет чашку на блюдце.

— Ты серьезно?

— Да. И бусы тоже.

— Какие бусы? Которые он привез тебе из Англии?

— Да.

— Не может быть! Зачем?

Ауса смущенно улыбается и краснеет.

— Он хотел переспать со мной за эти безделушки.

— А если бы он посватался? — улыбаясь, спрашивает Свава.

Ауса смущается еще больше.

— Это ничего не изменило бы. Он все время лез ко мне. И говорил, что мне не пристало быть такой гордой, ты знаешь, как мужчины могут сказать. Ну, я взяла и швырнула ему эту дрянь.

— Господи, никак ты не избавишься от своих деревенских привычек! — Свава смеется, ее очень удивляет такой взгляд на вещи. — Неужели ты не знала, что это были дорогие бусы? Я тебе завидовала, честное слово!

— Мне не с чем было их носить, — отвечает Ауса, и блеск в ее глазах сменяется выражением горечи.

— Ну и что? А в следующий раз он подарил бы тебе красивое платье. Но теперь это невозможно. Он обеспечил бы тебя прекрасной квартирой, комфортом. По-моему, Калли — человек как человек. Иногда он бывает даже очень веселым и интересным. Мой муж вовсе не считает, что он стар. Мужчины в его возрасте обожают молоденьких жен и готовы ходить перед ними на задних лапках. Он был бы у тебя под каблуком.

Ауса морщится.

— Я не уверена, что это очень приятно. А кроме того, мне пришлось бы спать с ним…

— Ну, милая моя, если люди женаты, это само собой разумеется. Но возможно, что тебе это даже понравилось бы. Я хочу сказать, что ты привыкла бы.

— Только не я! — восклицает Ауса и с удивлением глядит на Сваву. Как она может всерьез говорить такие вещи? И все-таки… в душу девушки закрадывается сомнение, слова Свавы коснулись тайного уголка ее души: ведь может наступить такое время, когда женщине страстно захочется мужской близости. Это так непристойно, что ни одна порядочная женщина не станет даже и думать об этом, но желание проникнет в тело каким-то непостижимым и отвратительным образом. Неужели и Свава?.. Светлая, изысканная Свава, которую муж считает такой чистой, жизнь которой бежит, как ровная, протоптанная тропка…

Нет, не может быть у Свавы таких тайников. Тем временем маленький Оускар, набравшись решимости, потянул к себе куклу, которую Лоулоу держала в руках. Девочка поднимает крик и не отдает куклу. Оускар вынужден отпустить ее и с ревом шлепается на пол. Мать выговаривает ему. Она даже не пытается смягчить голос:

— Вот твой автомобиль, Огги. Мальчикам стыдно играть с куклами, мальчики должны играть с автомобилями.

Но Оускару не нужен автомобиль, он продолжает плакать. Свава встает и берет на руки Лоулоу.

— Инги и Лоулоу пойдут с мамой гулять, — весело говорит она. — Смотрите, какая чудесная погода!

— И Огги тоже, — просит Инги.

— Нет, Огги пойдет со своей мамой после обеда, когда он поспит.

— А почему он не может пойти с нами? — спрашивает Инги.

Свава смеется.

— Кто же будет с ним нянчиться?

— Я. Я поведу его за одну руку, а ты за другую. А другой рукой ты поведешь Лоулоу.

— Нет. Так нельзя. Огги быстро устанет. Начнет плакать, и тогда нам придется вернуться домой. И я тоже устану.

— Нет, мама! Мы с Аусой часто так его водим. А если мы его не возьмем, он будет еще больше плакать.

— Не говори глупостей. Принеси сюда свою куртку, впрочем, хватит одного свитера, сегодня тепло. — Свава одевает девочку, а Ауса берется за стряпню. Инги возвращается со свитером.

— Мама! Почему Ауса может гулять с нами троими, а ты не можешь?

Мать не сразу находит что сказать. Ауса с испугом смотрит на нее. Как это мальчику пришло в голову спросить у матери: почему Ауса может, а ты — нет?

— Потому что Ауса очень сильная и ловкая, — улыбаясь, отвечает Свава. — Она может нести сразу и Огги, и Лоулоу. А мама не может.

— Почему? — упрямо спрашивает мальчик, глядя на улыбку, озаряющую лицо матери, самую прекрасную улыбку на свете. Но вместо ответа мать натягивает ему на голову свитер, теперь его мысли заняты другим: у свитера слишком узкий ворот.

* * *

Он просыпается, охваченный страхом: ее нет рядом с ним. Он глядит спросонья — никого, он один. Один! Но где же это он? На мертвецкую не похоже. Нет. Нет. На грани яви и сна ему пригрезился кошмар. Боже, дай мне проснуться, пусть умрет кто угодно, только не она, не мы. Мы не можем умереть. Почему ты показал мне этот страшный сон? Пока рассудок не спеша возвращает его зрению и памяти дневной свет, на лбу у него от страха выступают капельки пота. Разве они только что не принадлежали друг другу? Может, ему все приснилось? Он хватает одеяло, прижимает его к лицу и чувствует запах, ее запах. Он успокаивается, даже начинает улыбаться. Нет, это не сон, она была здесь, все было. Он вспоминает сегодняшнее утро. Может, он причинил ей вред? Хотя они были так осторожны. Она сказала, что все в порядке. Потом они заснули. Это сон. Сон напугал его, хотя они договорились не думать об этом. Чтобы существовало только настоящее, чтобы не было ни прошлого, ни будущего, только они и настоящее.

Она засмеется, когда он шепотом расскажет ей, как он испугался. Засмеется и поцелует его в глаза. Если бы он знал, что такое роды! Но он не знает, и она тоже не знает, никто не знает, кроме тех, кто уже испытал это. Если бы он не видел в детстве того лица, которое теперь напугало его во сне! Лица, которое он