Птичий суд - Агнес Раватн

– Да-да. Например, как ваше здоровье? – вдруг сказала я, запнувшись, услышав свой голос, прорезавший тишину. Он поднял на меня глаза.

– Все хорошо, спасибо за беспокойство.

Его взгляд предупреждал меня: довольно. Сердце колотилось в груди, но я не отрывала глаз.

– Всегда пожалуйста, – произнесла я. У меня вырвался некрасивый смешок, который я быстро взяла под контроль. Вот какой я стала. Уродливая, глупая девчонка. Мучительная, надоедливая. Терять уже нечего. Что-то жуткое вскипело во мне. – Как зовут вашу жену?

– Зачем вам это знать?

– Разве она не скоро вернется домой?

– Пока нет.

Я ощутила, что не в состоянии управлять лицевыми мышцами, уголки рта поднимались в улыбке, я чувствовала себя Локи, сидя с непроизвольной ухмылкой и грязными от вина зубами. Отодвинув стул, поковыляла к себе.

Отражение в зеркале ванной стыдливо смотрело на меня. Глаза выпучены, как у лягушки, – такой взгляд у меня был всегда наутро после выпивки и глупостей. Было еще очень рано, я выпила три стакана воды разом и пару таблеток болеутоляющего. Руки тряслись. На краю ванны лежало полотенце Багге, все еще влажное, – я приложила его к лицу, вдыхая его запах. Теперь он отошлет меня обратно домой. Я долго мылась, одевалась и стояла у лестницы, прислушиваясь, не идет ли он. Я отчистила зубы от пятен вина, хорошенько оттерла лицо, накрасилась. Снова прислушалась. Он не просыпался. Осторожно спустилась вниз и прошла в кухню. Кофе получился очень крепким, я села за стол. Нервничала в ожидании, думая, что скажу ему, когда он встанет. Прошел час. Я поставила вариться новую порцию кофе. Еще час. Он никогда не спал так долго. Может быть, он взял такси после того, как я ушла спать, поехал в город, снял гостиницу и проститутку, чтобы наказать меня? Вдруг я разрыдалась, хотя прошло немного времени с тех пор, как я последний раз плакала. Я остановила слезы и прислушалась к звукам из спальни Багге, но ничего не услышала. Тогда я позволила себе поплакать еще. Смогу ли я сказать ему, когда он встанет, что у меня сегодня день рождения? От этой мысли меня бросило в жар. Занимался еще один погожий день. Я открыла дверь, на улице уже было тепло. Я ничто, подумала я. Я ничто, ноль без палочки. Брожу ни богу свечка, ни черту кочерга. Надо прекратить это. Я вышла в сад и пошла в сарай. Стыд и срам. Все чаще передо мной представала картина, я ничего не могла с этим поделать. Вот я лежу под ним как рождественский поросенок с картин Рубенса, со спущенными чулками. Тени в дверном проеме мигом охладили меня. Нет, нет. Я не должна возвращаться назад, я должна быть здесь. В животе что-то зашевелилось, я взяла ведро для прополки и перчатки и начала полоть, все быстрее и быстрее, до смерти боясь потерять работу. Вернулась в сарай за садовыми ножницами и откатила тележку к фруктовым деревьям. Начала с кустов за грушами. Тщательно обрезала шиповник, раз за разом наполняя тележку и складывая мертвые ветки в большую кучу. Я работала много часов, забыв голод. Вид моих загорелых рук в черных рабочих перчатках меня успокаивал. Загорелые лодыжки в рабочих ботинках. Работа в саду делала меня сильнее, крепче. Я отвезла последнюю порцию к куче, облила вокруг водой и подожгла. Я внимательно следила за огнем: граблями подгребала листья и ветки к огню с неугасающим рвением. Через плотные клубы дыма я увидела его.

– Бог мой! Я думал, что у нас пожар!

– У меня все под контролем.

– У вас есть вода для тушения?

– Да. Расслабьтесь. Я знаю, как это делать.

– Ну ладно, – сказал он.

– Я подумала, что терять особо нечего. После вчерашнего я могла или сломаться, или превозмочь это.

Он остановился в дыму.

– Да-да. Следите тут за всем хорошенько. Я сам приготовлю себе ужин сегодня.

Он развернулся и ушел в дом.

Серый пепел летал в воздухе. Садовый мусор медленно превращался в угли. Стоя со шлангом в одной руке и граблями в другой, я вернулась к мыслям о Йунсе. Йунс, который никогда не хотел сделать мне ничего, кроме добра, а я все равно так хотела разрушить его и мою жизнь, ради председателя Гостелерадио, «К», как я его называла, который даже думать обо мне забыл. Сколько женщин должно было быть у него. Я часто представляла себе их, сильные тела и идеальные прически, мрачные женщины, не знающие себе равных. Что невозможно научиться перебарывать ее, эту иррациональную идиотскую силу внутри себя, знать, что это проходящее, вывернутое наизнанку представление, и быть сильной. Знать, что в глубине этого лежит тщеславие, что так же сильна, как твои чувства к другому, мысль о чувствах, которые кто-то испытывает к тебе. Что же, во мне слишком много всего, чтобы всего один человек знал меня? Пользоваться шансом, чтобы меня заметили снова. Слушайте! Я люблю эту музыку! Пробуйте! Я люблю это вино. Услышьте! У меня есть эти знания! Чувствуйте! Вот так я люблю!

Передо мной слабо дымилась куча черного пепла и угля. Я залила все сверху водой и смотала шланг. Зашла в дом со двора, поднялась к себе в ванную, смыла пятна сажи с лица и пошла в кухню приготовить себе немного еды. Он сидел на стуле в гостиной.

– Вы голодны?

– Я только что поел. – Он покачал головой.

Я сделала себе пару бутербродов и съела их стоя у кухонного стола, а он сидел с книгой в руках. Когда я убрала все со стола, он отложил книгу и сообщил:

– Я собираюсь пойти закинуть спиннинг пару раз.

Я повернулась.

– У меня и для вас есть. Вы же любите рыбачить?

Трудно было скрыть радость, и я ответила, что всегда любила рыбалку. Он сходил в подвал и вернулся с двумя удочками и коробкой блесен.

– А нож у вас есть?

– Нож есть в лодочном сарае, – сказал он, выходя на улицу.

Мы молча пошли вниз на пристань, он шел впереди меня, я переживала. Вечернее небо было по-летнему чистым и ясным. Он выбрал для меня оранжевую блесну, сказал, что это лучшая из тех, что у него есть. Я долго копалась, пытаясь привязать крючок к леске, ругая себя за неловкость. Наконец он помог мне. Я едва помнила, как надо забрасывать удочку. Все время я изо всех сил стараюсь произвести на него впечатление, как близка я к жизни на природе, но пока ничего не получается.

– Вот так, – сказал он, показывая мне.

После трех неудачных попыток у меня наконец получилось сделать хороший бросок. Так мы и стояли, бросая и сматывая катушку, плечом к плечу на пристани под вечерним розовым небом. В голове я прокручивала наши маниакальные разговоры, что сказал он, что я ответила, как он отреагировал, как улыбнулся, я сказала что-то смешное, и он засмеялся, ответил что-то умное, я парировала, и он засмеялся снова. Как я сделала прекрасный, мужской бросок, он посмотрел на меня боковым зрением и увидел, какая я красивая и женственная, как ему повезло, что в его жизни появился такой человек. Будто я наклонила удочку к себе и протянула руки вперед, блесна просвистела в воздухе, а катушка выпустила леску с приятным звуком. Он посмотрел на меня и подумал, какая я сильная и прекрасная. Я думала, как скажу, что у меня сегодня день рождения, он поздравил бы меня, и я покраснела при мысли о том, что это правда, у меня день рождения, я родилась в этот день тридцать три года назад. Какая удивительная мысль, ведь теперь я здесь, у него.