Птичий суд - Агнес Раватн

– Да, хороший мальчик.

Он засмеялся, это был удивительный смех. Налил мне еще вина.

– Вы учились? – вдруг задал он вопрос.

– Да, пару лет.

– Где?

– В школе домохозяек, – ответила я, нервничая от своей шутки.

Он едва улыбнулся.

– Гуманитарные науки, в университете.

– Ясно.

Мне было интересно, впечатлило бы его, если бы я сказала, что работала в университете, но теперь, когда все было «ясно», я уже не хотела говорить об этом.

– А вы учились?

Я знала, что перехожу грань. Посмотрела на него с сомнением.

– Я учился.

– Правда?

Он кивнул.

– Нет, теперь вам придется сдаться и сказать, что вы изучали.

– Закон и право, – ответил он в пустоту, смотря перед собой, и взгляд его был спокоен.

– Вот как.

Я решила не задавать дальнейших вопросов, ведь я уже зашла слишком далеко. Некоторое время мы молчали. Щеки мои горели от вина и жара огня. Он посмотрел на меня.

– Вам нужен будет летний отпуск?

– Нет, не думаю. У меня нет планов.

– Хорошо, если вы сможете быть тут все время.

– Смогу без проблем.

Мне бы хотелось, чтобы Багге поднял тост, но он продолжал сидеть спокойно и неподвижно. Не может же он всегда быть таким? Я надеялась, что он попросит меня принести еще бутылку, когда мы допьем эту, и что он разговорится под действием алкоголя.

– Я подумываю завтра отполировать садовую мебель, если будет солнечно.

– Можно.

– Я видела несколько банок олифы в сарае.

Он кивнул без интереса. Что это за общение, вниз и вверх, черт его побери. Вот мы сидим, он и я, слушаем потрескивание из камина и чувствуем слабый запах мокрой травы с улицы. Я долила остатки вина в его бокал. Теперь ему решать. Я скучала по опьянению. Скучала по смеху, по раскрепощенности и оживлению. Но я не хотела, чтобы он решил, что я дурочка. Я чувствовала себя очень молодой, в плохом смысле слова. Я думала, как найти возможность сказать что-нибудь умное. Он сделал глоток из своего бокала, но он еще не был пуст. Багге не смотрел на меня. Вдруг он задержал дыхание, словно хотел произнести что-то, но так ничего и не сказал. Интересно, считает ли он меня красивой? Думает ли он вообще обо мне или я для него просто веник в облике человека? Наверное, он живет духовной жизнью и такие вещи ему вообще не интересны. Я сдержала угрюмую усмешку, подумав о том, как глупо было покупать одежду, каждую вещь я покупала для него. Почему я так думала? Только ли потому, что мне кого-то не хватало? И потому что Багге теперь был единственным человеком в моей жизни, не по моему желанию. Боковым зрением я увидела, что он допил вино. Я сидела, обхватив ножку бокала большим и указательным пальцами и покручивая его в руке, сигнал к продолжению общения с моей стороны.

– Может быть, принесете еще бутылочку, Аллис?

Я мигом поднялась, освободившись от всех мыслей.

– Красного?

Он кивнул.

«Красного, красного», – думала я, спускаясь в подвал, немного пошатываясь на лестнице. Целые полки с бутылками вдоль всех стен. Мне пришло в голову, что это настоящее вино, но я в нем не разбираюсь. Каждый раз я выбирала бутылку случайным образом. Странно, что он никогда не давал мне инструкций о том, что именно мне нужно взять отсюда. Я расстегнула одну пуговицу на блузке и вернулась наверх.

– Хорошо, что вы так же любите вино, как и я, – сказал он, взяв у меня бутылку.

– Я люблю не вино, я люблю алкоголь, – ответила я.

Он издал короткий смешок и наполнил бокалы. Вот почему мне нравилось быть пьяной: можно так легко, на раз, стать альтернативой самой себе. Я подняла бокал к Багге. Он не выглядел удивленным, просто поднял свой бокал навстречу, быстро взглянул на меня и поднес его к губам. Все вместе мы образовывали почти идеальный равносторонний треугольник. Он за короткой стороной стола, я за длинной, и бутылка на столе перед нами. Обычно я ничего не имею против тишины, но сейчас я чувствовала почти отчаяние. В голове моей проносились груды предложений, которые так хотелось ему сказать, но это было невозможно. Как же мне хотелось немножко его заинтересовать, чтобы он захотел узнать обо мне побольше, он ведь почти ничего не знал о том, кто я такая. Почему он так себя ведет? За окном стемнело, но дождь прекратился. Дрова в камине догорали, и я встала положить еще большое полено. Садясь обратно на стул, я потеряла равновесие и оперлась на него. Он среагировал и обнял меня за плечи. Я издала слишком громкий и резкий смешок, и он выпустил меня. Я стояла перед ним.

– Извините меня.

– Думаю, вам уже хватит, – сказал он сухо.

Я села.

– Нет, это не из-за этого, я просто потеряла равновесие. Я выдержу еще немного.

– Уверены?

– Абсолютно уверена.

Я все еще чувствовала его руки на своих плечах, сильная хватка, почти болезненная. Я сделала большой глоток, чтобы показать, что я еще много могу выпить.

– Какой долгий день, – сказала я, чтобы нарушить тишину.

– Да. Вы устали?

– Нет, совсем нет. А вы?

– Нет.

Как по мне, так мы могли бы не спать всю ночь. Я хотела услышать от Багге, что я ему нравлюсь. Что он рад, что я здесь. Я хотела спросить, не считает ли он меня мучением в доме, только чтобы он сказал обратное, – детский порыв. Я придержала язык.

– Вы меня боитесь?

Вино встало у меня поперек горла.

– Боюсь вас? Нет, я…

Он посмотрел на меня темным и пронзительным взглядом.

– Может быть, чуть-чуть, – наконец сказала я.

Его лицо смягчилось.

– Понимаю. Но вам не нужно меня бояться.

– Почему вы спрашиваете?

– Да нет, я просто так, – сказал он.

– Я, наверно, слишком встревожена и мучаю этим вас, – сказала я.

Он кивнул.

– Я не думаю, что вы такая.

Я почувствовала шевеление в животе.

– Хорошо.

– Я думаю, вы настолько скромная, насколько бы я этого хотел.

Он посмотрел на меня так, словно только что сделал мне огромный комплимент.

– Но есть много вещей, которые меня интересуют, – осторожно подобралась я.

Он кивнул.

Я больше ничего не смогла сказать, по крайней мере так, чтобы это сочеталось с представлением Багге о моей скромности. Настенные часы забили сильнее. «Сам ты тик-так», – подумала я резко. Я могла бы сейчас спокойно встать в темноте сада, пытаясь заинтересовать его. Тогда бы ему было над чем задуматься. Тогда бы он увидел, что и мне не чуждо вести себя странно, что многие владеют этим искусством. Или я могла без предупреждения сказать: «Нет, хватит уже с меня вина», – и убежать наверх. «Добрый вечер!» Я знала, что бы я ни сделала, он бы не обратил внимания. Таким человек становится после длительного нарочитого одиночества. Ограниченным и бесчувственным, неспособным получать тепло от других людей. Что стало с его женой? Она уехала от него? Я поняла, что ему нравилось иметь зрителя своей жизни в моем лице. Это было необходимым распределением ролей, не оставляющим места для симметрии в каком-либо виде. Я чувствовала, что вот-вот опьянею. Это чувство усиливалось от тихой и шаткой нашей беседы и от полного отсутствия задушевности между нами. Я заметила, что мои пальцы нетерпеливо барабанят по столу. Он не позволял себе замечать такие вещи. Было видно, что ему более чем достаточно своей внутренней жизни. Мне же не было достаточно моей. Мне начинало надоедать, что мной пренебрегали. Снаружи была кромешная тьма и безветренно.