Свои-чужие - Энн Пэтчетт

— Все верно, — сказал отец. — Его убили на заправочной станции на Олимпике.

Франни, перегнувшись со своего стула, положила ладонь отцу на лоб. Волосы у него всегда, сколько она себя помнила, были цвета перца с солью, а после очередного курса химиотерапии выросла, всем на удивление, ослепительно-белая щетинка. Франни пригладила ее и сказала:

— Пожалуйста, расскажи про это, — и голос ее звучал еле слышно, хотя подслушивать было некому. Никому в этой комнате не было до них дела.

И Фиксу, никогда не любившему откровенничать, вдруг захотелось все объяснить ей. Так, чтобы Франни поняла.

— Домик был такой маленький, что мы сразу поняли — искать будем недолго, сразу найдем. В холле было три двери — в спальни и в ванную. Типовая планировка. Обнаружили их в первой же спальне. Отец, мать, четверо детей. Все сидели на кровати, в темноте. Когда мы зажгли верхний свет, увидели — да, они все сидят, все — даже самый маленький. Отца сильно избили. Такое увидишь нечасто. Обычно достается женщинам, но этот малый выглядел, словно его долго волочили по скоростному шоссе — рот разорван так, что зубы видно, вместо глаза — кровоподтек, нос размазан по всему лицу. Я и сейчас вижу его так же ясно, как тебя. С ума сойти, как много я запомнил про этот дом и про тех, кто в нем находился, — все они были босые и сидели с ногами на кровати. Мы начали их опрашивать — молчат. Отец смотрел на меня одним глазом, и, помню, я все удивлялся, как он держится. Вся шея была в крови, натекшей из ушей. Можно было бы подумать, что у него от побоев лопнули барабанные перепонки, но остальные тоже нас как будто не слышали. Ломер по рации вызвал скорую помощь и запросил подкрепление. Я все пытался их растормошить, и тут наконец старшая девочка, лет десяти на вид, сказала, что они не понимают по-английски. То есть мать и отец не понимают, а дети понимают. Три девочки и мальчик. Мальчику лет семь-восемь. Я спросил: «Где тот, кто это сделал?» Тут они все опять словно онемели, старшая уставилась прямо перед собой, точно как ее родители, но тут младшая — я думаю, ей было столько же, сколько Кэролайн в ту пору, ну, то есть лет пять — взглянула на стенной шкаф. Даже головы не повернула, но ясно дала понять: там кто-то прячется. Старшая схватила ее за руку, стиснула со всей силы, но мы с Ломером обернулись, и Ломер открыл дверцу — и этот гад оказался там, притулился среди барахла. Шкаф был небольшой, старенький, и нашлось там все, что у этих людей имелось, включая и того гада. Он смекнул, конечно, что к чему. Понял, что не отопрется: у него была кровь на рубашке и кулаки ссажены оттого, что измолотил бедолагу. По-английски он вряд ли говорил лучше, чем люди, которых избил. Револьвер свой сунул в карман какой-то одежонки в шкафу. Может быть, решил, что так не найдут, а он потом вернется и заберет. Тут как раз подъехали и скорая, и наряд. В те времена прав задержанным не зачитывали и переводчиков с испанского не вызывали. Семейство на кровати затряслось, а дети заплакали — вроде как покуда в шкафу его не было видно, все было нормально, а теперь он опять перед ними нарисовался, и они по новой завелись. Звали его Меркадо. Это мы уже после выяснили. Оказалось, такая у него была работа — выколачивать из мексиканцев долги: люди брали взаймы, чтобы заплатить тем, кто их нелегально переправлял к нам, а отдавать было нечем: еще не заработали. Ну вот их и лупили на глазах у детей и соседей. Сначала было как бы предупреждение, а если через неделю или две денег не отдавали, эти парни приходили снова и стреляли в голову. И все это знали.

— О, вы проснулись! — сказала Патси, и Франни от неожиданности вздрогнула. Вьетнамка сняла опустевший пластиковый контейнер — самый маленький, с противорвотным. Два другие ожидали своей очереди. — Отдохнули немножко?

— Отдохнул, — ответил Фикс, хотя явно был измучен процедурой. А может быть, своим повествованием. Или тем и другим вместе. Франни удивилась, как Патси этого не заметила — но здесь, в общем-то, все пациенты так выглядели.

Патси зевнула, прикрыв рот маленькой ручкой, затянутой в перчатку:

— Вот как-нибудь улягусь здесь, укроюсь с головой и засну. Больные часто так делают, чтобы свет глаза не резал. Никто и не догадается, что под одеялом — я.

— Я никому не скажу, — пообещал Фикс и закрыл глаза.

— Жажда не мучит? — Патси похлопала его по колену под одеялом. — Могу воды принести. Или газировки. Хотите кока-колы?

Франни только собиралась сказать, что все в порядке, как Фикс кивнул:

— Воды. Вода была бы кстати.

Патси перевела взгляд на Франни:

— А вам?

Та молча покачала головой.

Патси отправилась за водой, а Фикс открыл глаза и стал смотреть ей вслед.

— Так что же там случилось? — спросила Франни. Вот ради этого она и возила отца на химиотерапию, хотя о выздоровлении и речи быть не могло — ради драгоценных минут вместе, ради историй. Ради этого они с Кэролайн, чередуясь, летали в Лос-Анджелес — раньше они никогда не бывали с отцом подолгу. Конечно, надо было дать Марджори передышку, потому что на ее плечи легла основная тяжесть. Но главное все же было успеть услышать истории, которые Фикс иначе унесет с собой в могилу. Вечером, когда он уснет, она позвонит Кэролайн и расскажет ей о Ломере.

— Дом заполнился людьми — полиция приехала, медики. Ломер отыскал в мусоре конверт и нарисовал на обратной стороне для самой маленькой девочки какую-то зверюшку, вроде мышки. Малышка вместе с родителями угодила в нешуточную передрягу, и Ломеру было ее жалко. Отца увезли в больницу в карете скорой помощи, а мать с детьми… господи ты боже мой, мы ведь их, кажется, просто оставили в доме, где их мог спокойно прикончить другой отморозок. Я года два потом не вспоминал о них. Этого самого Меркадо мы свезли в участок и оформили задержание. Когда закончили с ним, был уже первый час ночи и нам дико хотелось кофе. А тот, что имелся в участке, был для употребления внутрь непригоден. Это Ломер так о нем всегда говорил — «для употребления внутрь непригоден». Я потом часто думал, что, если бы в участке потрудились поставить нормальную кофеварку, Ломер выпил бы чашку там… но от таких мыслей поневоле с ума сойдешь. И мы отправились на заправку на Олимпик. Довольно близко, хотя и не то чтобы рукой подать. Тамошний хозяин на хорошие зерна денег не жалел и подручным своим наказывал чистить кофеварку как можно чаще. И водители не считали за труд проехать несколько лишних кварталов, чтобы заправиться у того малого, который варит вкусный кофе. В те времена было не так, как сейчас, когда бак залить некому, но зато поднесут чашку капучино, чтоб его. А тогда кофемашина на заправке была просто чудом техники, особенно если кофе был хороший. Ну, значит, на его кофе съезжались патрульные со всей округи, парковались и пили, а от этого еще больше водителей стало подкатывать, потому как по соседству с копами вечером оно все же безопасней. Получилась такая маленькая кофейная экосистема. На эту заправку мы и отправились. Я был за рулем. У нас было так — кто сел за руль, тот и ведет все дежурство, а кто не ведет — приносит кофе, вот Ломер и вылез. Я думаю, он не заметил, что там делалось. Он был футах в восьми или десяти от двери, когда его застрелили. А я не заметил, что там делалось, потому что делал запись в журнале. Только услышал выстрел, поднял голову — а Ломера нет. Зато парнишка за кассой стоит с поднятыми руками. А потом Меркадо обернулся и выстрелил в него тоже.