Леденцовые туфельки - Джоанн Харрис

— А как же та женщина?

И тут я рассказала ей печальную историю — о ребенке, украденном с заднего сиденья автомобиля, о серебряном амулете в виде кошечки. Оказывается, Вианн никогда даже не упоминала об этом. И не могу сказать, что меня это удивило.

— Но если она знала, кто она такая, — удивилась Анук, — то разве не могла снова отыскать ее?

— Возможно, она просто боялась, — сказала я. — Или, может, чувствовала, что приемная мать ей гораздо ближе. Ты сама выбираешь себе семью, Нану. Разве не так она всегда говорит? И кроме того…

Я сознательно сделала паузу.

— Что?

Я улыбнулась.

— Мы не такие, как все. И мы должны держаться вместе, Нану. Мы должны сами выбирать себе семью. И потом, — коварно прибавила я, — если она может лгать тебе о том, что с ней в действительности случилось, то можешь ли ты быть уверена, что она действительно твоя мать, что тебя, как и ее, не выкрали у родителей?

Я дала ей немного поразмыслить над этим. Внизу мадам все еще продолжала говорить, голос ее становился то громче, то тише, как у прирожденной сказительницы. В этом отношении они с дочерью похожи; но я не могу задерживаться — не время. Итак, вот мой чемодан, пальто, документы. Как всегда, я путешествую налегке. Из кармана я достаю подарок, приготовленный для Анук: маленький сверток в красной бумаге.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, Зози.

— Но у меня действительно нет выбора, Нану.

Подарок мой поблескивает в складках мягкой, шелковистой бумаги. Это браслет; тонкий серебряный браслет, новенький и совсем еще светлый. По контрасту единственный амулет, подвешенный к нему, почти черен от старости — это маленькая серебряная кошечка.

Она понимает, что это означает. Рыдание вырывается у нее из груди.

— Зози, нет, не надо…

— Мне очень жаль, Анук.

Я быстро прохожу через пустую кухню. На столах аккуратно составлены тарелки, бокалы и остатки пиршества. На плите исходит паром котелок горячего шоколада; этот парок над ним — словно единственный признак жизни.

«Попробуй. Испытай меня на вкус», — призывает он.

Это совсем слабые чары, повседневная магия, и Анук успешно сопротивлялась этим чарам целых четыре года, но все же лучше подстраховаться. Я выключаю газ под котелком, проходя мимо плиты к задней двери, ведущей на улицу.

В одной руке у меня чемодан. Свободной же рукой я быстро изображаю в воздухе знак Миктекасиуатль, похожий на клубок светящейся паутины. Смерть и подарок. Исходный соблазн. Куда более действенный, чем шоколад.

Потом я оборачиваюсь и улыбаюсь Анук. Теперь на волю, и пусть тьма поглотит меня целиком. Ночной ветерок играет моим красным платьем. Мои алые туфельки — точно кровь на снегу.

— Нану, — говорю я, — у всех нас есть выбор. Янна или Вианн. Анни или Анук. Ветер Перемен или Хуракан. Не всегда легко быть такими, как мы. Если ты хочешь, чтобы было легко, тогда лучше останься здесь. Но если хочешь прокатиться на этом ветре верхом…

Несколько мгновений она, похоже, колеблется, но я уже понимаю, что победа за мной.

Я одержала победу в ту минуту, когда назвалась твоим именем, Вианн, и этим призвала Ветер Перемен. Видишь ли, я никогда не собиралась оставаться здесь. Я никогда не хотела заполучить твою chocolaterie. Мне никогда не было нужно ни кусочка той печальной жалкой жизни, которую ты сама себе создала.

Но Анук с ее талантами поистине бесценна. Такая юная и уже такая одаренная. И самое главное, ею так легко управлять. Мы могли бы уже завтра быть в Нью-Йорке, Нану, или в Лондоне, или в Москве, или в Венеции, или даже в добром старом Мехико. Столько завоеваний ждут впереди Вианн Роше и ее дочь Анук, и разве мы обе не будем поистине великолепны? Разве мы не покорим все эти вершины, налетев на них подобно декабрьскому ветру?

Анук смотрит на меня, как зачарованная. Все это для нее так важно, так значимо сейчас, и она никак не может понять, почему же раньше она ничего этого не замечала. Честный обмен: жизнь за жизнь.

И разве теперь я не твоя мать? Это ведь куда лучше, чем жизнь, и в два раза веселее. Зачем тебе Янна Шарбонно? Зачем тебе вообще кто-то еще?

— А как же Розетт? — возражает она.

— У Розетт теперь есть семья.

Она опять задумывается. Да, у Розетт будет семья. Розетт выбирать не нужно. У Розетт есть Янна. У Розетт есть Ру…

И снова из груди ее вырывается рыдание.

— Пожалуйста…

— Довольно, Нану. Это же именно то, чего ты хочешь. Магия, приключения, жизнь на острие…

Она делает шаг, колеблется, спрашивает:

— Ты обещаешь, что никогда не будешь мне лгать?

— Никогда тебе не лгала и не собираюсь.

Снова молчание, и до меня добирается томный аромат шоколада, сваренного Вианн, словно говоря: «Попробуй, вкуси», — своим умирающим, исходящим паром голосом.

И это все, на что ты способна, Вианн?

Но Анук, похоже, все еще колеблется.

Она смотрит на мой браслет, словно перебирая взглядом мои серебряные амулеты: гробик, туфельки, кукурузный початок, колибри, змея, череп, обезьянка, мышка…

И хмурится, словно пытаясь припомнить нечто такое, что буквально вертится у нее на кончике языка. И глаза ее наполняются слезами, когда она переводит взгляд на медный котелок, остывающий на плите.

Попробуй. Испытай меня на вкус. Последний, печальный, исчезающий аромат — точно призрак детства, тающий в воздухе.

Попробуй. Испытай меня на вкус. Ободранная коленка; маленькая влажная ладошка, где шоколад прямо-таки въелся в линию жизни и линию сердца.

Попробуй. Испытай меня на вкус. Воспоминание о том, как обе они лежат на кровати, а между ними на одеяле книжка с картинками, и Анук громко хохочет над какой-то шуткой…

И снова я рисую в воздухе символ Миктекасиуатль, старой Госпожи Смерти, Пожирательницы Сердец, и этот символ вспыхивает, точно темный фейерверк у Анук на пути. Уже поздно, печальная история мадам Кайю наверняка подходит к концу, и очень скоро нас обеих хватятся.

У Анук явно голова кругом, она не сводит странно-мечтательного взгляда с плиты. Я заглядываю в Дымящееся Зеркало и вижу причину этого: некую маленькую серую фигурку, сидящую возле котелка, я с трудом различаю нечто вроде усов на мордочке, хвостик…

— Ну? — спрашиваю я. — Ты идешь или нет?

24 декабря, понедельник

Сочельник, 23 часа 5 минут