Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Не найдя Русской армии на Рязанской дороге, Мюрат поворотил из Бронниц к Подольску, где, 13 сентября, соединился с Понятовским. В тот же день Бессьер занял Десну. Тут и в Подольске оба неприятельских генерала узнали наконец, где русские, о чем тотчас донесли Наполеону, коего неведение о местопребывании нашей армии продолжалось до 14 Сентября[351]. Он приказал Мюрату напирать на Князя Кутузова и теснить его. Сборный корпус Бессьера, находившийся на старой Калужской дороге, должен был, в случае нужды, служить ему подкреплением. Наполеон полагал, что Князь Кутузов заключит из сего наступательного движения о следовании за Мюратом всей Французской армии для начатия атаки и потому отступит. В противном случае, если бы Князь Кутузов, не отступая, упорствовал в защите позиции при Красной Пахре, Наполеон хотел выступить против него из Москвы со всеми войсками. Как будто предугадывая мысли Наполеона, наш Главнокомандующий перевел, 9 Сентября, армию на правый берег Пахры, в намерении прикрыть себя рекой. Авангарды были выставлены в двух направлениях: один, Милорадовича, на Калужской дороге, в Десне; другой, Раевского, в виде бокового корпуса, на дороге из Красной Пахры к Подольску. Сверх того, не желая терять ни минуты в действиях на пути неприятельского сообщения, Князь Кутузов, немедленно по прибытии в Красную Пахру, велел Генерал-Майору Дорохову, с 2000 конницы и 2 конными орудиями, идти на Можайскую дорогу, для истребления неприятельских транспортов и команд, шедших в Москву. Набеги Дорохова были удачны. В течение 7 дней истребил он парк из 80 ящиков и взял в плен до 1500 человек, в том числе 48 офицеров[352]. Узнав о появлении наших войск на Можайской дороге, Наполеон послал для ее очищения отряд, составленный из пехоты и конницы. Дорохов отступил, но так искусно, что, отходя назад, почти совсем истребил посланные за ним для преследования 2 эскадрона гвардейских драгунов. На них сделали блистательную атаку, поставленные в засаде, 2 эскадрона нашего лейб-драгунского полка, сформированного в 1809 году, по образцу драгунов Наполеоновой гвардии. На дорогах Владимирской, Рязанской, Тульской и новой Калужской также находились наши разъезды, для прикрытия края от набегов неприятеля и для причинения ему, при удобных случаях, возможного вреда. Винценгероде, стоя в Черной Грязи, тревожил французов по дорогам Рузской, Тверской и Ярославской. Ко всем нашим разъездам присоединились вооруженные крестьяне. Вместе с казаками, они прерывали сообщение между Мюратом, Понятовским и Бессьером, нападали на отдельные команды и фуражиров и начинали впервые испытывать силы свои на ратном поле.

В таком положении находились воевавшие армии, когда, 13 Сентября, наконец показались французы в виду наших авангардов. Бессьер шел по Калужской дороге на Десну, Мюрат от Подольска на Дубровицу и Ознобишино, по дороге на Чириково, в тыл нашего лагеря у Красной Пахры. Князь Кутузов стянул авангарды ближе к армии: Милорадовича к Ватутинке, Раевского к Поливанову. Для предупреждения внезапного нападения на тыл корпус Графа Остермана был отряжен в Немчинино; на его правом крыле, в Сатипе, стал отряд Паскевича. Заключения о намерениях Наполеона были различны в нашей главной квартире. Полагая, что Наполеон приближается к нам от Подольска со всеми силами, одни советовали не уклоняться от сражения и принять его при Красной Пахре. Другие говорили, что Наполеона тут быть не могло и что он не изберет для своих действий такого пути, на котором, при проигранном сражении, подвергался он опасности быть отрезанным от Москвы, Смоленска и своих сообщений. Посему заключали, что к нашей позиции подходила только часть неприятельских войск, и советовали, возложив на Милорадовича оборону переправы через Пахру, всем прочим войскам выступить к Подольску и атаковать неприятельские корпуса, которые там встретятся. Первое предложение: ожидать французов при Красной Пахре, было сделано Барклаем-де-Толли; второе: идти на неприятеля, Беннигсеном. В происходившем у фельдмаршала совещании оба с жаром поддерживали свое мнение. Князь Кутузов не согласился ни с тем, ни с другим, намереваясь отступить, но на всякий случай велел армии быть готовой к сражению. Он доносил Государю: «Главная забота моя есть укомплектование войск. Сегодня ожидается из Калуги Генерал-Майор Ушаков, и с ним пехоты, формирование Милорадовича, до 6000 человек, 2 Рязанских полка, формирование Князя Лобанова-Ростовского, которые, говорят, довольно хороши. С Ушаковым более 1000 лошадей для кавалерии. Сверх того Рязанское ополчение дает мне 800 лошадей, Тульское 500 и 12 эскадронов порядочной казачьей конницы, формирование Князя Щербатова. Я при сем случае всеподданнейшим долгом считаю свидетельствовать перед Вашим Императорским Величеством об успехе, с коим большая часть Тульского ополчения сформирована; оное видел посланный от меня Генерал-Лейтенант Уваров. Сии прибывающие лошади и конница весьма мне вовремя, ибо многие части кавалерии от беспрестанных действий весьма ослабели, так что из 4 эскадронов едва составиться могут два, как то 2-й и 3-й кавалерийские корпуса. Теперь же, достигнув предполагаемой точки операции, для действия в тылу неприятеля, кавалерия весьма нужна. Войска Донского Атаман Платов уверяет меня, что много у него казаков в скором времени прибыть должны к армии; их голову полагает он уже в Воронеже».

Князь Кутузов имел в виду собраться с силами, дать время разгореться народной и партизанской войне, и в особенности, по любимому его выражению, усыпить Наполеона в Москве. Никто не мог знать, что предпримет Наполеон; но со стороны Князя Кутузова начинали уже развиваться соображения, упрочившие за ним в военном отношении перевес над Наполеоном. Достигнута была самая главная цель: настоящий, безошибочный путь действий. Желая воспользоваться сим путем, Князь Кутузов вознамерился отступать еще по старой Калужской дороге и ожидать подкреплений. Выиграть время, усилить русскую армию, не встревожить Наполеона, но ослабить и изнурить его мало-помалу: вот к чему стремился Кутузов. Все, что способствовало сей цели, было им предпочтено ничтожной славе иметь поверхность над неприятельским авангардом. Великий ум его постиг, обнял свойство войны. Уже в Красной Пахре начинал Князь Кутузов пожинать плоды своей дальновидности при боковом движении, совершенном им вокруг Москвы. Дорохов на Можайской дороге продолжал удачные поиски на неприятельские подвозы, а от разосланных в разные стороны разъездов приводили ежедневно по нескольку сот пленных. Яркими красками изображали они претерпеваемые неприятельскими корпусами недостатки, как в самой Москве, так и в окрестностях. В числе пленных были и гвардейские солдаты. Все они говорили единогласно об обманутых надеждах, о несбывшихся ожиданиях при занятии ими Москвы.

15 Сентября армия выступила из Красной Пахры в знаменитый Тарутинский лагерь, избранный за несколько дней перед тем. Первый переход был до селения Бабенкова; главная квартира заняла деревню Мочу, куда приехал Генерал-Адъютант Князь Волконский, отправленный Императором узнать, по какой причине Князь Кутузов пошел на Коломну, а не на Калужскую дорогу, и донести о положении армии. По прибытии Князя Волконского в главную квартиру войска найдены им были именно на том пути, на котором Государю угодно было, чтобы они находились. Одного поверхностного взгляда было достаточно Князю Волконскому для убеждения, сколь наше положение было выгоднее в сравнении с неприятельским. В донесении своем Государю он между прочим говорит: «Смело можно уверить, что Наполеону трудно будет вырваться из России». В Моче Князь Кутузов простоял три дня, не желая дать движению своему вида поспешного отступления, и между тем выждать, не обнаружатся ли какие-либо действия Наполеона, вследствие которых, может быть, нужно будет принять скорые и особенные меры. Мюрат несколько раз показывался в значительных силах против авангарда и завязывал с ним дела. Самое жаркое происходило под Чириковом, 17 Сентября, где взяли в плен начальника штаба Мюрата, Генерала Феррье. Мюрат присылал просить об освобождении его на честное слово, в чем Князь Кутузов отказал ему. Несравненно важнее в сем деле было то, что Московское ополчение не уступало в огне линейным войскам. Таким образом, если бы, по воле Божьей, продлилась Отечественная война, то можно было иметь твердую надежду на самое деятельное участие ополченных дружин. Трехдневное пребывание Князя Кутузова в Моче подало Наполеону повод к заключению, что наш Полководец, может быть, не намерен отходить далее и имеет в виду принять сражение, а потому Наполеон приказал стоявшим в Москве и окрестностях войскам готовиться к выступлению. Он хотел атаковать Князя Кутузова, но отложил свое намерение, получив от Мюрата донесение об отступлении русских. 19 Сентября наша армия продолжала движение к Тарутину, через село Вороново, принадлежавшее Графу Ростопчину, который велел прибить к дверям Вороновской церкви следующую записку, на французском языке: «Восемь лет украшал я мое село и жил в нем счастливо. При вашем приближении, крестьяне, в числе 1720, оставляют свои жилища, а я зажигаю мой дом, чтобы он не был осквернен вашим присутствием. Французы! в Москве оставил я вам два моих дома и движимости на полмиллиона рублей; здесь же вы найдете один пепел». Завидя приближение неприятелей, Граф Ростопчин, действительно, зажег село свое.