Долина забвения - Эми Тан

Я никогда не слышала о городах на вершине горы — может, только в сказках. Но в записке Обаяние называла Горный Пейзаж именно городом. Как только мы дойдем до края утеса, мы должны будем его увидеть. В моем воображении этот город был похож на кипящий жизнью Шанхай — с кондитерскими и ресторанами, газетными стойками и книжными магазинами, улицами с фонарями, с большим универсальным магазином, кинотеатром, трамваями и автомобилями. Люди там образованны и одеты в модные наряды. Там должна быть река с оживленной пристанью — и все это на вершине горы.

Этот воображаемый Шанхай был не столько местом, сколько ощущением возвращения к себе, цельной и нетронутой. Возвращением не только телом, но также разумом и духом. Я отбросила бесполезную ношу в виде гордости и собственной важности, с которой я носилась, будто с дорожным туалетным столиком, у которого треснуло зеркало. Мы с Вековечным воевали из-за гордости, и я бы умерла, пытаясь доказать ему, что я сильнее. И если бы я умерла, неужели он бы сказал: «Да, Вайолет, ты крепче меня»? Лучше я буду жить и заниматься тем, что на самом деле важно: я найду малышку Флору и скажу ей, как сильно ее люблю. Я сделаю все, что для этого понадобится.

Когда мы оказались всего в двух поворотах от вершины горы, мы переоделись из крестьянских нарядов в наши привычные платья. Я превратилась в современную иностранку. Мы молча шли через лес, стараясь успеть достигнуть цели до наступления темноты. Я была уверена, что у Помело страшно болят ноги и руки, но она не проронила ни слова.

Мы вышли из леса и увидели небо, а потом перед нами предстал холм из камней. Про него говорилось в записке Обаяния. Где-то за ним должен быть край утеса. У Волшебной Горлянки и Помело лица были словно у восторженных, невинных юных девушек. Мы перелезли через холм — и оказались на месте. Напротив нас находилась каменная чаша в форме ладони. Внизу простиралась небольшая, поросшая травой горная долина. Но где же город? Долина была слишком маленькой, чтобы он на ней уместился. Она была мала даже для Лунного Пруда.

— Обаяние написала, что здесь должен быть город, — сказала Помело, — так что он там есть.

Солнце спускалось все ниже, и Рука Будды окрасилась в золото. Я шла по месту странному и знакомому. Оно напомнило мне картину, принадлежащую матери, — «Долину забвения». И хотя это место не было на нее похоже, оно излучало то же настроение, ту же загадку. Я не могла сказать, было ли оно хуже, чем то, что я оставила в прошлом. Сначала мне показалось, что да, но я сразу начала колебаться между уверенностью и сомнениями.

Мы осторожно двинулись вдоль края небольшой зеленой долины. Помело тяжело дышала от усталости и боли. Какая же она сильная! В другом конце долины мы заметили храм. Так, значит, легенда не совсем была выдумкой. Издали храм казался только остовом, насестом для мертвых птиц. И вокруг не танцевали призраки. Я знала, что Волшебная Горлянка и Помело тоже их высматривают.

Воздух становился прохладным. Скоро солнце совсем сядет: белые пальцы Руки Будды порозовели. Мы продолжали двигаться вдоль обрыва. Трава в долине стала более насыщенного зеленого оттенка, а храм потемнел и выглядел как обгоревшая хижина.

— Ха! Это не храм, а просто коровник! — воскликнула Волшебная Горлянка. — Видите, как вокруг водят хороводы коровы-призраки? Разум обманывает глаза. А потом глаза обманывают нас, — и она снова затихла.

Мы застали то время суток, которое в одну минуту казалось умиротворяющим, а в следующую — зловещим. Солнце опускалось все ниже, и пальцы на Руке Будды стали серого, трупного цвета. Все вокруг посерело, подернулось сумеречной дымкой, и внезапно солнце исчезло, оставив нас наедине со своими мыслями. Город должен быть уже близко. Мы проделали такой долгий путь!

Помело попросила об отдыхе — усталость взяла верх. Солнце к этому времени сменилось полумесяцем. На небе появились первые тусклые звезды. Когда Помело смогла снова встать, небо превратилось в черную чашу с яркими, сияющими звездами. Мы подхватили Помело, и она захныкала, когда перенесла вес на стопы. Медленно и осторожно мы стали продвигаться по неровному краю обрыва. Он заворачивал влево, приближая нас к Руке Будды. Как странно, подумалось мне: звезды кажутся ближе, чем раньше, и они не яркие, как обычно, а излучающие мягкий свет. Казалось, что от них исходит тепло.

И тут мы одновременно вскрикнули:

— Горный Пейзаж!

Обаяние оказалась права: возле Руки Будды нам нужно было только взглянуть с края обрыва.

Было слишком темно, чтобы различить что-то еще, кроме далеких огней города. Но нам казалось, что мы почти дошли. Путь до города мог занять еще несколько часов или даже целый день, а может, и дольше, если тропу усеивают камни или она стала опасной. Но никто из нас сейчас об этом не волновался. Мы не могли ждать до утра. Нам нужно было сейчас же начать спуск.

Мы встали с обеих сторон от Помело, и она оперлась на наши плечи. Меня удивило, какой она стала легкой. Я тоже чувствовала себя невесомой. Мы сделали первый шаг по тропе, ведущей вниз, и это был первый шаг к новой жизни.

Мне было шестнадцать, когда на пороге нашего дома я увидела китайского императора, будто сошедшего с книжных страниц. Он был одет в длинную рубаху из темно-синего шелка и жилет, вышитый иероглифами. Его лицо казалось гладким от подбородка до макушки. У него была китайская коса, спускающаяся с затылка и доходящая до середины спины.

— Добрый вечер, миссис Минтерн, профессор Минтерн, мисс Минтерн, — он лишь мельком взглянул на меня. Его английский был превосходным, с приятным британским акцентом, а вел он себя официально, но в то же время непринужденно. Когда я закрывала глаза, голос его звучал как у английского джентльмена. Но стоило мне их открыть, как передо мной снова появлялась иллюстрация к сказке.

Конечно, я с самого начала знала, что никакой он не император, хоть и надеялась, что он знаменит, как маньчжурский мандарин.

Отец представил его:

— Мистер Лу Шин, китайский студент, изучает американское пейзажное искусство. Он родом из Китая, но приехал к нам с Гудзонской долины штата Нью-Йорк.

— Я из Шанхая, — пояснил гость. — Те из нас, что родом из Шанхая, любят это подчеркнуть.

Он излучал довольство и уверенность, и было видно, что он гордится тем, что отличается от других. Я тоже была другой — поэтому у нас сразу нашлось что-то общее. В то время я все ждала, когда же найду своего духовного двойника, и хотя я не представляла себе, что он будет китайцем, я жаждала все о нем знать. Но прежде, чем я смогла сказать ему хоть слово, он ушел с родителями в гостиную, чтобы встретиться с другими гостями, а я осталась стоять в фойе. Они всегда забирали себе все лучшее.

И тогда я захотела, чтобы он весь принадлежал мне: его китайское сердце и душа, все, что в нем было другим, включая то, что находилось под одеждами из синего шелка. Знаю, что это шокирующая мысль, но я уже год была весьма неразборчива в связях, так что сомнения между желанием и исполнением были недолгими.