Голод Рехи - Мария Токарева

поглотить это человечье море, Рехи отпустил линию. Без слов он прекратил это странное представление. И огонь иссяк.

«Я так могу… Вот это да! Я и так могу! Я все могу!» – как ребенок, радовался Рехи. После настоящего чуда, совершенного им ради Ларта, такие фокусы для самого себя ощущались только показательным представлением. Но толпа склонилась в великом трепете:

– Страж! Страж! Великий Страж! О, Великий Страж!

Он – Великий Страж. Он – их кумир, ведь Верховный Жрец Саат ничего подобного не умел, он лишь управлял этим городом. Рехи стоял и улыбался, не опасаясь показать клыки.

«Когда я захвачу здесь власть, то уравняю в правах людей, эльфов и полукровок», – уже строил он планы. Все еще болело сердце за пропавших Ларта и Лойэ. Но он уже не боялся: он хотел остаться в Бастионе и править, подобно королям до Падения. Голодный зверь величия впился клыками, разрывая душу. Но Рехи ощущал блаженство.

«Ох… Тебя ведь предупреждали. Опасайся!» – донесся далекий отчаянный голос не то Сумеречного, не то лилового жреца, но Рехи не расслышал слов, упоенный своей новой ролью невероятного существа. Толпа больше не пугала, это он поверг ее в трепет. Даже Верховный Жрец Саат изумленно уставился на Рехи.

– Это была великолепная речь, Страж. Народ уже полюбил тебя, – одобрительно сказал правитель. Кажется, растаял его ледяной скепсис в отношении найденного на пустошах создания. Рехи даже немного обрадовался этим словам, хотя дал себе слово не принимать даров и похвал от служителей культа. Радость пьянила его, он слышал возгласы толпы:

– Веди нас, Страж! Веди нас! Веди нас!

Он представил, как поведет их всех к новому миру чистых линий. Он не любил этих людей внизу, но вдруг представил, как сладко властвовать над ними, точно эльфы из древних книг. Таяли в этом гуле заветы Ларта… Таяло все.

Рехи брел, как в чаду, окрыленный и окруженный благоговением. Теперь-то его мощь увидели все, не только отряд, посланный на пустоши.

– О, Великий Страж! Почему ты раньше не показал такую свою силу? Нам не потребовалось бы испытание! – спросил Вкитор, когда Рехи под общие молитвы и славословия отвели в его обширные покои, бывший тронный зал.

– Вы бы не попытались убить Ларта? – огрызнулся он, постепенно отходя от сумасшествия всеобщего обожания. Вернулась боль разлуки и обида на несправедливость судьбы.

– Ларт – людоед и разбойник, – стоял на своем Вкитор. – Милость Стража не должна распространяться на проклятых созданий. Эльфы – чистая раса первотворения Двенадцатого, как и люди.

Рехи зло ударил кулаком по колонне, при этом на противоположной стороне зала самопроизвольно загорелась мозаика. Языки зеленого пламени пожирали золотое сияние вокруг голов семарглов, превращали сияющие перья крыльев в смоляно-черные. Как у Митрия. За время странствий черных перьев у Митрия прибавилось. Наверное, увидел создатель всех Стражей, что сделал своим экспериментом, какую мощь выпустил без контроля и назначения.

Рехи не желал быть чьей-то ошибкой. После представления народу он отчетливо осознал, что хочет вести его за собой, раз уж он чем-то отличался, вести не как свой небольшой отряд равных, а как возвышающийся над ними недостижимый правитель.

– Довольно про Ларта и первые расы, – зло оборвал он, отчего Вкитор совсем стушевался. – Это все сказочки. А силу я и сам открыл случайно. Но теперь она со мной. Пожалуй, с пламенем проще всего повторить. Хочешь, подпалю твой балахон?

– Нет, помилуйте, Страж.

– То-то же! Не говори про Ларта то, чего не можешь знать.

Вкитор согнул скрипящие колени, почти лег в глубоком поклоне на грязные каменные плиты пола, а потом предпочел благоразумно удалиться. Рехи остался в одиночестве, но снаружи его по-прежнему стерегли, не давая сбежать. Линии, конечно, позволяли показывать фокусы, но каменные стены не рухнули бы по их повелению, не расплавились бы и тяжелые двери.

«Ничего. Не сбегу, так захвачу их изнутри. И правда, куда мне бежать? У вас будет культ имени меня! А у меня… будет культ имени Ларта и Лойэ. Имени их поисков. Или их памяти… Ай… проклятье, я не хочу думать, что они мертвы», – рассуждал Рехи, перебирая и поглаживая грязные линии, вызывая огонь на останках полуразрушенной гигантской люстры, в которой раньше полыхали сотни свечей. Теперь она озарялась вспышками по краю стальных ободков-держателей. Рехи наслаждался этой новой забавой, она отвлекала от мрачных мыслей.

Удивляло, почему ему вдруг покорились черные линии, раз они обжигали руки даже Сумеречному Эльфу. Зато светлые не желали притягиваться. Да здесь оказалось не для кого стараться. Рехи хватало и темных, они отзывались приятным покалыванием на кончиках заживших пальцев. Они ему подчинялись, но все ярче наползал образ красного сияния. Он заполонял все сознание, отчего Рехи временами встряхивал головой и отпускал неправильные линии. «Да что это со мной?» – не понимал он в тревоге.

Как будто толпа что-то сотворила с ним – незаметно, стремительно и фатально. Рехи чудилось, будто он несется с бешеной скоростью по скользкому склону. Из-под ног осыпаются камни, а он размахивает руками и дико смеется, хотя прекрасно видит пропасть впереди. Бездна ждала его, они смотрели друг на друга. Бездна или Двенадцатый.

Рехи отпустил линии и сдавил виски. «Надо поспать», – разумно решил он, располагаясь на мягких шкурах. Вскоре ему принесли свежую кровь в кувшине, и он жадно пил, не испытывая привычного наслаждения охотника, зато наедаясь до отвала. Впервые в жизни его не преследовал голод, впервые с рождения он не соревновался с этим непреклонным противником. Его объяла великая сытость. И за время выздоровления он успел привыкнуть к ней. Теперь бы он, пожалуй, не отказался и от золотой короны, как носил Ларт. Венец на голове произвел бы еще большее впечатление на многоликого зверя толпы.

Так рассуждал Рехи, вытягиваясь на спине и глядя в потолок. Больше стены не падали на него. Он перекатывал на языке пряный вкус крови и непознанной, но упоительной победы. Внезапно со стороны дверей донеслись приглушенные голоса охраны:

– К Стражу? Он уже спит.

– Кто там? Я еще не сплю, – отозвался Рехи, и ничуть не удивился, когда к нему зашла девушка. Ему последнее время ни в чем не отказывали, а уж после такого представления и подавно он заслужил дополнительную награду и приятное развлечение.

– Уходи, ты мне не нравишься. Я еще в купальне тебе сказал, – нахмурился Рехи, узнавая девицу, которую ему пытались подсунуть утром. – Хотя…

Он пригляделся. Утром ему все казалось искаженным, в свете алых сумерек все выглядело неживым и неприятным, обескураживал ужас неопределенности. Теперь же Рехи напитался покоем самодовольства.

Он присмотрелся