Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.) - Ирина Петросян

Возможно, это была почти инстинктивная потребность «выпустить пар», воспрепятствовать неуправляемому народному недовольству в столице, которое уже открыто проявилось в Анатолии, откуда анатолийские мулязимы, духовные лица, находившиеся в ожидании получения должностей, направили султану жалобу на анатолийского кадиаскера, зятя султана, Мухиэддин-эфенди. Они обвиняли его в получении «очень больших» взяток при назначении на должность кадиев и в частой их смене, так что те не успевали проработать в своей должности и года. В результате Мухиэддин-эфенди, которому не помогла и принадлежность к султанской фамилии, был смещен Мехмедом III со своего поста.

Несмотря на наличие «паршивых овец» в стаде, которых подвергали наказанию, если те переходили привычные грани дозволенного, улемы оставались важным социальным слоем, чувствующим свою ответственность за состояние дел в мусульманской общине. В конце октября 1599 г. столичные улемы собрались в доме Халиль-паши с целью обсудить положение дел в государстве. Наибольшую их тревогу вызывало антиправительственное движение в Анатолии, которое возглавил Хюсейн-паша и к которому примкнул уже не раз оказывавший неповиновение властям опасный бунтовщик Кара Языджи. Еще в августе 1599 г. против бунтовщиков было отправлено подразделение регулярной армии во главе с Мехмед-пашой, в которую вошло около 1500 человек, 300 из которых являлись только что зачисленными в корпус янычарами. Получив известие о направляющейся против него армии, Хюсейн-паша отступил к Урфе, где в это время со своими сторонниками находился Кара Языджи. В начале октября он захватил Урфу и засел там со своими людьми. Сердар Мехмед-паша, подошедший к стенам крепости с пушками и осадными орудиями, приступил к ее осаде274. Улемов крайне беспокоили эти события на юго-востоке Анатолии. В число мятежников вошли крестьяне, сипахи, деклассированные элементы. Численность их была довольно велика. Наблюдатели называли армию бунтовщиков «крайне многочисленной». Высказывалось опасение, что Мехмед-паша за малой численностью своих сил не сможет справиться с порученной ему задачей, имея при себе большое число новичков-янычар, не имеющих никакого боевого опыта. Между тем действия мятежников делали анатолийские дороги опасными и затрудняли доставку в столицу налоговых поступлений из Алеппо и Египта. Собравшиеся на совет улемы говорили о том, что османские чиновники погрязли во взятках и утратили способность решать государственные дела. Они зачитывали поступившие из провинции в столицу жалобы и прошения, в которых содержался призыв покончить с беззакониями в стране, с чрезмерным обложением чрезвычайными налогами, которые с начала царствования Мехмеда III превратились в постоянные. Улемы отмечали также оскудение государственной казны и разорение тимариотов, в течение последних двадцати лет вынужденных беспрерывно участвовать в походах. На совете говорилось и об обнищании крестьян из-за непосильного налогообложения. Проклятию были преданы все появившиеся в государстве «новшества» (бидаат), приводящие лишь к беспорядку и хаосу в мусульманской общине275.

Свое общественное недовольство улемы начали выражать еще после сражения при Мезёкерестеше (1596), в котором принял участие Мехмед III. Уже тогда один из улемов, Хасан аль-Кяфи, находясь под впечатлением от едва не проигранного сражения, написал трактат «Хикам аль-хюкм», в котором трезво оценивал положение дел в стране и, кажется, впервые в османской истории заговорил о необходимости вести одни лишь оборонительные войны, отказавшись от завоеваний276. Под давлением событий конца XVI в., обнаруживших военную и экономическую слабость Османского государства, наиболее дальновидные представители османской административной системы были вынуждены пересматривать традиционную наступательную доктрину газавата в стране, главой которой являлся «покровитель всех мусульман». Конечно, реалистов, подобных Хасану аль-Кяфи, в стране, особенно среди улемов, едва ли было много (консерватизм мышления среди мусульманского духовенства был очень велик), однако уже сами попытки осмыслить и проанализировать ситуацию свидетельствовали о глубоком недовольстве, царившем внутри образованного класса османского общества.

Между тем центральная власть теряла контроль над огромной страной и проявляла все большую беспомощность в обуздании административного произвола и бесчинств собственной армии. Социальные волнения охватывали теперь уже не только Анатолию, но и Сирию. Местные янычары, получив доступ к сбору налогов в области Алеппо, проявили себя столь беспощадными и жадными финансовыми чиновниками, что местные жители добились их наказания. 17 янычар, собиравших налоги, казнили, а их головы водрузили на стены городской крепости. Это вызвало ярость сирийских янычар, и они, сообщив в столицу, что казни подверглись «невиновные», начали грабить принадлежащие лично султану хассы близ Дамаска, выражая тем самым свое недовольство султанской администрацией277.

Действия повстанцев во главе с Кара Языджи в Анатолии вызывали все большее беспокойство правительства. Объявив себя новым верховным правителем, он создал собственные двор, канцелярию и армию и учредил тугру (печать) с надписью «Халим-шах». Своим великим везиром он назначил бунтовщика Хюсейн-пашу. Армия и двор самозваного правителя полностью копировали османский. В гвардии Кара Языджи были солаки и янычары, комплектовавшиеся их аджеми огланов, придворные сипахи, чавуши, чашнигиры, мютеферрика. На подвластной «шаху Халиму» территории были созданы каза во главе с кадиями, которым Кара Языджи рассылал свои указы-хюкмы278. Возникала угроза самому существованию османской династии.

Посланный против Кара Языджи и Хюсейн-паши сердар Мехмед-паша осадил запершихся в Урфе мятежников. По всем правилам военного искусства он начал вести обстрел ее стен. Осажденные пытались совершать вылазки, однако несли большие потери под огнем правительственного войска. Желая спасти себя, Кара Языджи пошел на предательство. По его приказу его «великий везир» Хюсейн-паша был схвачен, связан и на веревке спущен со стен крепости для передачи Мехмед-паше. Мятежника доставили в Стамбул, допросили на заседании дивана и казнили 7 февраля 1600 г.279

С Кара Языджи было решено заключить соглашение. Бунтовщику был предложен пост санджакбея Айнтеба (по другим сведениям — Амасьи). Его и его людей выпустили из крепости Урфы, где он пробыл 73 дня, и он со своей боевой дружиной отправился к месту своего служебного назначения, не расставшись при этом с мыслью о продолжении борьбы с правительством. Он легко находил себе новых многочисленных сторонников в разоренной непосильными налогами, измученной неурожаями и нищей стране. Поняв свою ошибку, правительство приняло решение изловить опаснейшего смутьяна, однако каждый раз он уходил от погони. Тогда, уже во второй раз, было решение «приручить» Кара Языджи с помощью назначения его на должность Чорумского санджакбея. Боровшийся с ним до этого сердар Мехмед-паша был обвинен в немилосердных поборах с населения, что по мнению столицы создавало почву для роста недовольства, и отозван в Стамбул280.

Правительство между тем не оставляло мысли продолжить борьбу с опаснейшим мятежником. Против Кара Языджи, к которому присоединился его брат Дели Хасан, было велено действовать двум войскам под началом отдельных командующих. Одно войско возглавил бейлербей Багдада Хасан-паша, другое — везир Хаджи Ибрагим-паша, посланный ему в помощь из столицы. Очень скоро, однако, между ними возникли соперничество и вражда. Хаджи Ибрахим-паша, не дожидаясь соединения с войском Хасан-паши, еще находившимся в пути, вступил в сражение с армией повстанцев у города Кайсери и потерпел поражение. Это значительно подняло авторитет Кара Языджи среди его сторонников. Он распоряжался на подвластных ему территориях как полновластный верховный правитель. Осенью 1600 г. Кара Языджи, как никогда, был близок к поставленной им цели — основанию независимого от османов и подчиненного ему государства. На его сторону стали переходить отдельные провинциальные сановники.