Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит - Андрей Буровский

— Смотри-ка, и дырки тут никакой… Нужен или ломик, или сварка… — Латов осмотрел ящик со всех сторон. Даже при его исполинской силе, двигать ящик было нелегко. — Володя… гм…

— Будет, Валерий Константинович, и ломик, и сварку найдем. Нести?

— Гм… Ирочка, вот он, твой клад. Вскрываем здесь? Или забираешь домой?

— Здесь! Я хочу вскрывать здесь! — прозвенел Иркин голосок, и Латов приказал:

— Тащи, Володя.

— Позвольте, граждане! — голос Фрола Филиппыча опять сделался полнозвучен, как серебряные трубы или как арыки ранней весной. — Это государственное имущество! Вы все свидетели, как извлекался этот ящик… Он должен быть доставлен в Контору и вскрывать его надлежит там!

— А почему тогда не в краевой Управе?!

— Потому что… Потому что в нем, может быть, еще и государственная тайна?!

— Простите, а какого государства? — невозможно описать выражение лица Михалыча. Наверное, именно с такими рожами сородичи его дедушки выявляли врагов Рейха и отправляли их в газовые камеры.

— Вы имеете в виду тайны СССР? Да?! — округлял невинные глаза, всплескивал Михалыч толстенькими ручками. — Тогда это государственная измена! Наша Родина — Российская Федерация! Она каждые 12 июня празднует, как избавилась от ига Советского Союза! Господа! Я прошу вас всех подписаться под доносом… То есть… тьфу! Под заявлением о странных речах, которые вел здесь этот гражданин!

И Михалыч ткнул пальцем в Перфильева — словно у кого-то еще оставались сомнения, на кого он предлагает писать коллективный донос.

Было непросто сказать, издевается Михалыч, или вовсе даже не издевается, и плыла крыша у обалдевшего Фрола Филиппыча, начавшего молча шлепать губами, пожимать плечами и багроветь, не в силах возразить ни слова. Вероятно, он окончательно забылся, и ни к селу ни к городу вдруг выпалил:

— Вы окружены!

— Да, и причем двойным кольцом! — Михалыч радостно повел рукой туда, где стояли казаки-пещерники, направив карабины на гэбульников. Те с бледными улыбками потянули руки из карманов.

— Руки вверх!! — Михалыч сунул вдруг руку в карман.

Гэбульники сунули руки туда же… скорее всего, чисто инстинктивно. И тут же отдернули руки, когда дула карабинов явственно качнулись метрах в трех.

Снова и снова Михалыч быстро совал руку в карман и дико смеялся при этом. А гэбульники совали руки в карманы и тут же отдергивали, и свирепое выражение быстро сменялось испугом на откормленных прилизанных ряшках. Вели они себя как обезьяны, которым одновременно подают противоречивые сигналы, требующие совсем разных действий. Скажем, один означает, что в ящике есть новый банан, а другой приказывает убегать побыстрее… Вова первый понял, каким способом над ним издеваются, но преодолеть себя не мог и только все сильнее злился.

Павел откровенно изучал дяденек, бормоча что-то про Берна, Сеченова, Эрикссона и других основателей всей современной психологии. Ирина не выдержала, фыркнула, и гэбульник Вова злобно зыркнул на нее, словно бы запоминая. А может быть, и впрямь запоминал?

Развлечение прервал Валера Латов: перехватил руку Михалыча, пробурчал что-то в ухо, и тот, наконец, прекратил.

— Так будем мы, наконец, смотреть, что в этом ящике внутри?! И заодно… Валера, вели ты отнять у дурака железо… Ушибется еще.

Пока шли разборки, Хипоня подобрался к ящику, попытался его схватить и убежать, но еле смог приподнять эту тяжесть. Казаки отнимали ящик с улыбками, еле прикасаясь, отводили в сторону обезумевшего доцента.

Подошел Володя с газовой сваркой, от баллона, начал чиркать, зажигать горелку. Пламя сварки лизало, постепенно взрезывало шов на ящике (он был заварен в свое время). Дымящаяся, покрасневшая поверхность верхнего квадрата словно бы осела внутрь, и все тот же Володя ловко подцепил ее ломиком, рванул, откинул дымящееся в сторону.

Как ни странно, их ящика продолжал валить дым. Дым отвратительно вонял, сплетался в тоненькую струйку, и у Ирины мелькнула дикая мысль про Хоттабыча.

— А ну-ка…

Валера Латов сунул в ящик кончик лопаты, поддел… На траву упал воняющий дымящийся комок. Смрад что-то напоминал… Вот что?

— Так это же были шкурки! Наверное, соболя, не иначе!

Еще несколько движений лопатой, пляска сапогов по дыму… И в ящик стало можно заглянуть. Все та же несусветная рухлядь заполняла все пространство внутри ящика.

— Ирочка, следи внимательно, вдруг я что-то сделаю неправильно…

Валера Латов запустил руку прямо в несусветную гадость, стал выкидывать ее наружу, и сразу завоняло еще сильнее и противнее.

— Ага! Что-то есть! — И правда, внутри ящика что-то металлически лязгнуло. — Вот оно…

Латов доставал из недр «ящика с кладом» коробочку… Совсем маленькую круглую коробочку, скорее всего, из-под леденцов, которые старики все еще называют французским словом монпансье.

— Есть еще? Или единственная?

Маралов присел возле ящика, перевернул его, разбрасывая ветошь и обрывки. Но больше в ящике не было ничего, и Латов снова спросил Ирку:

— Что, вскрываем?

Ирина серьезно кивнула, и Латов не без труда стал ножом отгибать прикипевшую крышку коробочки. Отогнул, со скрипом покрутил, с усилием рванул и стащил крышку.

— Ну, смотрите все, что без обмана…

И Валера Латов высыпал прямо на перевернутый железный ящик, на темный покореженный металл содержимое этой коробочки. Коробочка была набита золотом — сплющенные зубные коронки, зубные протезы, обручальные кольца, сережки.

Богатство — не богатство, но тут было действительно много. Где было собрано все это? В каких краях? За что получено? Какой ценой? И где законные владельцы всего этого? Вопросов могло быть немало, ответов не было и нет.

Сейчас, на пороге XXI столетия, за все это, ценой крови неведомых людей, можно было купить большую квартиру, модный автомобиль, построить хороший дачный домик из кирпича. Кровяной отблеск золота притягивал одних, отталкивал других… И плыл над поляной пакостный, полный сжатой ярости голос Михалыча, все с той же поганой улыбкой:

— Ирочка, что же ты?! Скорее бери, это же все твое. Твой дедушка тебе скопил… Сколько людей пытал и убивал, сколько зубов выдрал, ночей не спал. Будь хорошей девочкой, бери!

— Не-ет! Сначала мы составим акт! — Латов был конкретен и суров. — Сначала мы составим опись, а потом акт и все передадим Ирине! Пусть она там дальше разбирается!

— Она несовершеннолет… — не закончила фразы Ревмира, натолкнувшись на взгляд Латова, на его брезгливую полуулыбку. И что-то сразу и навсегда кончилось в Ревмире. Что-то, заставлявшее ее идти к цели, закусив удила, не думая о том, что будет дальше. Что-то закрученное, как стальная пружина, и как оказалось, подобная пружине еще в одном — это «нечто» имело завод. Завод оказался кончен, из Ревмиры словно выпустили пар, и она вдруг почувствовала, как глотает горькие слезы, как идет, не разбирая дороги, прочь от ящика, ямы, Латова, скелетов, Ирины, что жизнь ее разбита и что она осталась совсем одна.