Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит - Андрей Буровский

— Сейчас…

Павел защелкал калькулятором и выдал:

— Получается три метра шестьдесят девять сантиметров и пятьдесят пять сотых сантиметра. Кубическая сажень, папа, я давно ведь ее рассчитал.

— На всякий случай?

— Ну, если все-таки найдем клад… — слегка покраснел Павел.

— Да-да, если он все же существует. — Папа же был чем-то вполне откровенно доволен, но не стал объяснять, чем же именно. — Итак, кубическая сажень…

— Десять саженей, — требовала внимания Ревмира.

— Да, действительно, десять саженей. Видимо, надо считать тридцать семь метров, вряд ли тут большая точность.

— Ага…

Латов поднял бровь, и несколько его людей тут же кинулись что-то мерить, тащить и сворачивать, отмерили 37 метров на северо-запад. Латов больше не интересовался этой бодягой, стал расспрашивать Маралова, как надо охотиться, и на какого зверя именно. Хипоня и Стекляшкин встали тут же и слушали. Хипоня пытался влезть в разговор, но его не приняли в компанию. Стекляшкин не пытался, но в компанию его все сразу приняли. Михалыч удул куда-то по террасе, заглядывал во все шурфы, что-то вынимал из них, разминал в пальцах, внимательно разглядывал, даже нюхал.

Ира с Павлом сидели отдельно, гэбульники отдельно, Ревмира отдельно. Ревмире было очень одиноко.

— Валерий Константинович, готово! — подлетели ребята из казаков-пещерников.

И раздался возмущенный вопль Ревмиры:

— Это же наша яма под мусор!

Действительно, именно в этом месте и совершенно случайно, выкопал небольшой шурфик Сашка Сперанский — для закапывания железных банок, остатков еды, оставшиеся после перекуса, всякой выброшенной пакости.

Михалыч, Маралов и Латов буквально затряслись от хохота. Стекляшкин смущенно улыбался. Ревмира так сцепила зубы, что явственно был слышен хруст. Хипоня не посмел взять ее за руку.

— Разрешите?!

— Давайте, парни.

Сменяясь, казаки лихо навалились на лопаты. Летел мусор, оставленный за неделю бестолковой экспедиции, вызывал нехорошие улыбки. Полуметром глубже помойки лопаты вдруг врезались в кость, выбросили крошево, обломки. Копавший казак остановился, взглядом спросил Латова: продолжить?

— Минуточку…

Михалыч спрыгнул в яму, потянул к себе лопату. Латов пожал плечами, казак лопату отпустил. И Михалыч сначала пошел по периметру этой ямы, снимая все, что мешало увидеть ее такой, какую выкопали много лет назад.

— Сначала выкинем всю мешаную землю… — объяснил он, и Латов с Мараловым кивнули, хотя и поняли не все.

— Мужики, тут же сразу видно — вот, земля разноцветная, перемешанная. Так и называется — перекоп. А вот видите? Тут земля идет ровными слоями, один слой под другим. Вот она, граница, видите? Это и есть граница ямы, которую выкопали когда-то. Уберем лишнюю землю, и посмотрим, кто тут лежит…

— Уверены, что человек? — Стекляшкину было очень неловко, словно не его тесть и не в давние, седые времена, а он сам стоял за этими смертями.

— Вы же видите, кости длинные, у животных таких быть не может.

— Но у быка же, у лошади есть кости такие же длинные…

— У них, если такие же по длине, то куда толще. У человека кости рук и ног длинные, и притом тонкие, аккуратные, совсем не как у других животных.

Михалыч снова навалился на лопату. Теперь он снимал землю тонкими горизонтальными слоями, все приближаясь к костям. Да, это были, несомненно, люди. Один скелет лежал ничком, разбросав руки и ноги. Аккуратная дырочка в затылке. Второй застыл в скомканной позе, поперек первого, со скрюченными под грудью руками.

— Ранили, он сел, его добили. Я не прав, Валера? — Михалыч пытался восстановить давние события.

— Может, и прав. А может, посадили и так убили. А может, он уже раненый спрыгнул. Вон сколько вариантов, брат, не торопись…

— Приятно иметь дело со специалистом, — иронично заметил Михалыч, выпрыгивая на поверхность, и Латов недовольно сморщил нос.

— Я не по убийствам специалист…

Возможно, он хотел добавить, что эти специалисты стоят рядом, но не сказал… По крайней мере, у всех сложилось впечатление, что сказать это он собирался.

И Латов тоже прыгнул в яму.

— Не слишком ли мы придаем значение… Фиксируем ненужное внимание… — начал был Фрол Филиппович, как учили — юбилейным, очень звучным и внушительным голоском.

— Людей убили, — пожал плечами Латов из ямы, и Маралов, Стекляшкин и Михалыч дружно закивали головами. Михалыч щелкал фотоаппаратом, Акакий Акакиевич по знаку Латова быстро сделал то же самое. Казаки лихо вынимали кости, укладывали на подстеленные тужурки. Вместе с костями выбросили несколько бронзовых пуговиц, расплющенную о человеческое тело, потерявшую форму пулю. И сняли фуражки, закрестились, забормотали что-то… К удивлению Ирины, так же крестился, бормотал с ними Михалыч.

А потом Михалыч обошел, как вкопанное бревно, Фрола Филиппыча, прыгнул в яму, пошуровал там лопатой…

— А грунт и дальше мешаный! — сообщил Михалыч казакам.

Те давно уже стояли на краю, вопросительно глядели на Михалыча. Ирине показалось, что они то ли кивнули, то ли подмигнули друг другу… Или это только показалось? Во всяком случае, Михалыч сразу же полез наверх, а казаки посыпались вниз, и дружно взялись за лопаты.

Мешаная, мягкая земля летела по всему контуру, через какие-то полметра лопата шваркнула вдруг об металл.

— А ну!

А это был железный ящик. Небольшой, сантиметров сорок на пятьдесят, самый натуральный ящик, сваренный из толстых кусков и пластин металла, проржавевший, но еще весьма прочный. Лопата гудела, ударяя в полые бока, отскакивала от толстого слоя железа. Только вдвоем, кряхтя, увесистый ящик подняли и перебросили наверх.

Большая часть стоявших двинулась вперед… как бы непроизвольно, но каждый сделал шаг вперед, и внимательно уставился на ящик. Хипоня — с болезненным блеском в глазах, с перекошенным, нервно прыгающим ртом. Ревмира — стиснув кулаки, с бурей смешанных чувств на лице. Гэбульники — с непроницаемыми лицами, сунув правые руки в карманы, внимательно наблюдая за всеми: быстрые движения глаз при неподвижных мышцах лица. Ира — вцепившись одной рукой в Латова, другой — в Маралова. Михалыч с сыновьями, Стекляшкин, Латов и Маралов хранили примерно одинаковое выражение… пожалуй, правильнее всего обозначить его как опасливо-заинтересованное. А вот казаки разошлись, закурили… Но стояли они почему-то про периметру поляны, держа на глазах всех прилетевших… Ирина почувствовала что-то общее между этими крупными, сильными парнями и сторожевыми псами, которые бродят вроде бы с добродушными, отрешенными мордами, но готовы сразу брать, кого прикажут. Еще она успела почувствовать, что гэбульники зря держат руки в карманах, что они не опасны, пока парни лениво бродят по периметру, курят и переговариваются. Еще Ирина успела подумать — а не обидно ли парням сравнение… Но всерьез додумать не успела, потому что ее уже звали.