Несгибаемый - Марина Агекян

— Ты поехал в Лондон?

— Да, мне понадобилось три дня и три ночи, чтобы добраться до Лондона, но там тебя тоже не оказалось.

— Ты скакал днем и ночью?

— Как и из Лондона сюда, когда, не найдя тебя даже в доме моего отца, я всё же вспомнил о твоей записке, потому что она лежала рядом с блокнотом в моем кармане. Если б только я прочитал ее раньше…

Боже правый, но даже тогда он был уверен в том, что она простилась с ним в этой записке. Застонав, Клэр снова обняла его и прислонила его растрепанную голову к своей груди, прижавшись щекой к его волосам.

— Ох, Эрик, это ведь могло быть опасно… Ужасно опасно одному путешествовать по стране в такое время.

— Опасно, когда рядом нет тебя. Опасно, когда я начинаю забывать, как нужно дышать, когда тебя нет рядом. — Он снова решительно отстранился от нее и, глядя ей в глаза, добавил: — Ты — единственная причина, по которой я жив до сих пор. Единственная причина, по которой я здесь, а не в аду. Но даже ад не сможет наказать меня достаточно за всё то, что я сделал с тобой.

— Эрик… — ошеломленно начала она, но он прижал палец к ее губам, запрещая ей говорить, пока он не договорит.

- Ты ведь догадываешься, почему я могу прикасаться только к тебе. Ты — единственный человек на земле, к кому я могу дотрагиваться, не испытывая боль и отвращение. — В глазах его мерцала какая-то пугающая решимость, с которой он продолжил: — Не представляешь, каково это, когда забываешь чувство прикосновения, когда не можешь даже вспомнить, что испытываешь, когда касаешься цветка, ощущаешь бархатистость его лепестка. Меня держали в темной комнате. Иногда приносили еду. Однажды принесли целую картошку. Никогда не забуду ее вкус, потому что ее посолили. Такой рассыпчатый, немного сухой, но такой невероятно сочный, будто это была манна небесная… Никогда в жизни не ел ничего вкуснее той картошки. Иногда от черствого хлеба у меня во рту… Я не мог есть несколько дней, но когда раны начинали заживать, все повторялось вновь, потому что мне вновь приносили еду. А потом… Они приносили бумагу и делали со мной… всё то, что могло бы заставить меня подписать ее.

Хриплый стон вырвался из горла Клэр, когда она ошеломленно слушала о том, о чем он поклялся никогда не рассказывать ей. Приподнявшись на коленях, Эрик осторожно стер бегущие по ее щекам крупные слезы.

— Я рассказываю все это не для того, чтобы ты плакала.

— А для чего, любовь моя?

Эрик глубоко вздохнул.

— В той комнате не было окон, но в двери была просверлена маленькая дырочка, и иногда по утрам через него внутрь проникал тоненький лучик света. Золотистый, почти как твои волосы.

Клэр снова застонала, прикусив губу так, чтобы сдержать себя, но у нее ничего не вышло.

— М-мои волосы?

— Ты и есть этот лучик солнца, Клэр, ты — моя самая большая надежда, мое дыхание, биение моего сердца. Впервые, когда я увидел тебя, когда услышал твою мелодию, а потом ты упала на меня… я так сильно боялся, что ты исчезнешь из моей жизни, что не придумал ничего другого, как заставить тебя выйти за меня замуж. Я знаю, что поступил очень эгоистично, действовал спешно, не дал тебе времени подумать, но в тот момент… — Он привалился к ней своим лбом и закрыл глаза, ощущая болезненные удары своего сердца. — Мне казалось, что я не вынесу, если потеряю тебя.

Клэр обняла его дрожащие плечи и прильнула к его груди, с трудом справляясь с душившими ее слезами.

— Однажды я чуть было сама не потеряла тебя. Это было… Не заставляй меня еще раз испытать это чувство. Это было так ужасно, что я больше не смогу вынести такое.

— Клэр, я должен тебе что-то сказать. — Он поднял к ней невероятно бледное лицо. — Когда моя жизнь закончится, а она рано или поздно закончится, ничего от меня не останется. Моя кровь высохнет, мое тело и кости станут песком, по которому будут ходить другие. У мира ничего не будет от меня, зато у меня… — Эрик с величайшей нежностью погладил ее по щеке. — Зато у меня будешь ты, даже когда я превращусь в прах.

Она действительно не могла остановить слезы, глядя в глаза человека, который даже после всего нашел слова, которые были способны не только воскресить ее сердце. Вновь взяв его драгоценное лицо в свои ладони, Клэр поняла, что сама не может больше умолчать о том, что переполняло ее сердце.

— Знаешь, почему я прогнала его?

Эрик смотрел в мерцающий блеск ее глаз, понимая, что буквально тонет в той нежности, которую не могла утаить от мира даже причиненная им боль.

— Почему, любовь моя?

— Потому что это действительно не было любовью. Это было… Я… — голос ее обрывался, но она заставила себя продолжить. — Я благодарна тебе за то, что ты заставил меня увидеться с ним. Это вытеснило из моей груди сожаления и сомнения, которые порой мучили меня. До встречи с тобой мне казалось, что я понимаю жизнь, но я ничего в ней не смыслила, пока ты не заговорил со мной в музыкальной комнате твоего отца. — Она вдруг улыбнулась сквозь слезы и погладила его по голове. — Представляешь, он даже не знает, что на завтрак я люблю пить горячий шоколад и есть тосты с клубничным джемом. Ему даже в голову не пришло спросить об этом. И я… я тоже никогда не спрашивала, какой чай он любит. И еще, я никогда не рассказывала ему о том, как любила в детстве лазить по деревьям.

Эрик всё смотрел ей в глаза, боясь того, что всё это сон, что по дороге домой его сразила молния и теперь он лежит в канаве и видит последний волшебный сон в своей жизни.

— А мне… почему рассказала об этом мне?

Она не переставала гладить его по голове, бередя ему душу.

— Потому что была уверена, что с тобой мои воспоминания, как и я сама, будем в надежны руках.

Замерев, Эрик выпрямился на коленях, потрясенно глядя ей в глаза, слыша то, что не надеялся услышать даже во сне. Потому что это было невозможно.

— Но ведь тогда у тебя был…

Она резко покачала головой.

— Не было. Никого у меня не было, иначе ты бы не заполнил моё сердце. — Улыбка сбежала с ее лица, когда она в очередной раз прижалась лбом к его лбу. — Я только очень поздно это поняла, Эрик. Мне кажется, я полюбила тебя с первого взгляда, но я… Прости меня, любовь моя, но я была слишком глупа, чтобы сразу понять это.

Эрик замер, ощутив, как застыло в груди его обезумевшее сердце. Это… Возможно ли то, о чем она говорит?

— Ты любишь меня?

Он произнёс это с таким скорбным недоверием, что Клэр стало даже больно от этого. Она снова улыбнулась ему, задыхаясь от любви к нему.

— А что я тебе сейчас говорю, Эрик?

Какое-то время он ошеломленно смотрел на нее, а потом так резко притянул к себе и поцеловал, что у нее перехватило дыхание. Клэр вцепилась ему в плечи, чтобы не упасть.

— Господи, Клэр! — прошептал он, покрывая поцелуями ее лицо. — Это… Я думал, ты никогда не простишь меня.